В спальне, как и тогда, царил холод и пахло чем-то странным. Он скользнул внутрь, закрыл за собой дверь, оставив только маленькую щелочку, и поспешил к тумбочке рядом с маминой кроватью. Открыл ящик. Его сердце стучало от страха.

Все лежало так, как он это оставил. И фотография все еще была там, наполовину прикрытая остальными вещами. Не похоже на то, чтобы мать часто сюда заглядывала.

Мог ли он отважиться на то, чтобы просто взять ее? Заметит ли мать, что снимка нет на месте? Его пальцы потянулись к фотографии сами по себе, вытащили ее из-под остального хлама, как будто бы не собирались ждать, пока он примет определенное решение.

Снизу донесся голос его матери. Судя по всему, она вернулась из гостиной в прихожую. Все еще разговаривая по телефону, но, судя по всему, разговор уже подходил к концу.

Вольфганг торопливо засунул фотографию под рубашку, задвинул ящик, чуть не упав в обморок от страха. Тихо, тихо. Обратно к двери, наружу в коридор, закрыть дверь абсолютно бесшумно. Внизу положили телефонную трубку. Наступила тишина, наводящая ужас, все всасывающая, как губка. Только бы матери не вздумалось сейчас подняться наверх…

Но нет, она этого не сделала. Вольфганг выдохнул. Дверная ручка под его рукой казалась мокрой от пота. Он выпустил ее и вытер рукавом своей рубашки, тщательно, как мог. Внизу было все так же тихо.

До двери туалета было десять шагов, но Вольфгангу они дались как десять тысяч. И вот наконец он смог протянуть руку, открыть дверь и сделать вид, как будто он только что вышел…

– Мне кажется, ты забыл спустить воду, – неожиданно сказала мать, и, хотя она была внизу, ее голос звучал так близко, как будто она стояла прямо рядом с ним.

Вольфганг оцепенел. Неужели она подслушивала? Ему пришлось сглотнуть прежде, чем он смог сказать слово.

– А точно, – сказал он. Оставалось только надеяться, что это прозвучало естественно. Затем он вошел в туалет, нажал на спуск и под шум льющейся изо всей силы воды вышел и закрыл за собой дверь.

Вольфганг перегнулся через перила и посмотрел вниз, в прихожую. Мать не прислушивалась, она стояла у шкафчика рядом с телефоном, погрузившись в созерцание картины, висящей сверху, на стене.

– Отвратительно, не правда ли? – вполголоса спросила она.

Положа руку на сердце, Вольфгангу нечего было возразить ей. Из всех отвратительных акварелей, нарисованных его матерью, та, что висела в прихожей – бесформенная, воздушная световая фигура в дисгармоничных желтых и фиолетовых тонах, – была, вне сомнения, самой отвратительной. Он промолчал.

– Ты можешь продолжать, – сказала она, не поднимая глаз.

– Кто это был? – попробовал спросить Вольфганг.

– Да так, ничего особенного, – ответила она.

– Ладно. – Судя по всему, она ничего не заподозрила. Даже не обратила внимания. Оставалось только вернуться в свою комнату и перепрятать фотографию, которую он все так же держал под рубашкой. Только не перестараться, вести себя так, как будто он просто был в туалете, как будто бы совсем ничего не…

– И еще, Вольфганг, – вопрос поймал его снизу, как рыболовный гарпун.

Он снова почувствовал, как потеют его ладони.

– Да?