— Идите, идите, в гостях хорошо, — смеется Нина, — и мы вот.

— Выдвигаемся, — говорю нацболам. Сам достаю из «моторолы» симку, ломаю ее пополам, бросаю в сугроб.

Плотной толпой быстро, почти бегом, выходим из-за гаражей и идем к суду. Под крыльцом — журналисты с приготовленными камерами. Все по плану.

Красный закат отражается на белых, с грязными пятнами, сугробах. «Сугробы высокие, до середины железных ворот доходят», — успеваю подумать.

На зарешеченных окнах первого этажа висит мишура и гирлянды. Хоть и суд, хоть и срока тут людям дают, а уебищный российский Новый год никто не отменял.

Я тяну на себя входную дверь. Мы внутри, половина успеха.

Пристав в синей форме и бронежилете сидит на положенном ему месте.

— Здравствуйте, на суд, — бросаю ему.

— Э-э-э, разберемся, — нерешительное мычание.

— Да хуй ты разбираться будешь, подумал я про себя, А вслух сказал, — Мы все вместе, к одному судье. По одному делу. Вы должны знать, у вас там помечено. Административное дело, посмотрите у вас там в бумагах.

И прохожу мимо.

Металлоискатель отчаянно звенит, но это не имеет значения. Нас уже не остановить.

Бежим по лестнице. Второй этаж. Трехгранные ключи открывают окна.

Мы выпрыгиваем на балкон. Окна закрываются.

Мы становимся в два ряда на балконе суда. С громкими хлопками загораются красные и зеленые фаера. Вниз летят листовки. Декабрьский ветер играет нацбольскими флагами.

— Свободу политзаключенным! — раздается над серой московской окраиной.

Вторая группа карабкается по обледенелой лестнице на крышу. С нее спускается огромный баннер «Путин, уйди сам». Белые буквы на черном полотнище.

«День чекиста» сделан.

В коридоре под окнами толпятся приставы и мусора. Злые. Их мало и они пока не вмешиваются.

С балкона мы видим, как из расположенного рядом с судом ОВД выходит толпа серых тулупов.