Вера и радость светились в ее глазах, и в глазах Ромы. «Все хорошо и правильно». — думал я, глядя на них.

Дисплей моего «самсунга» загорелся: «Под Бункером менты, общая тревога. Сбор на "Каширской"». Сообщение пришло с номера Ромы. Такие смс, без всяких кодов, рассылались участникам исполкома только когда предполагалась срочная общая мобилизация и никакой секретности уже не требовалось.

Я был в универе. До конца пары по истории Древнего мира оставалось десять минут.

Быстро разослал сообщения нацболам моего звена. Минуты превратились в одно затянувшееся «на старт, внимание, марш». А потом — только вперед, к хорошим делам. Я бежал с пятого этажа первого гуманитарного корпуса вниз по прокуренной лестнице, на бегу натягивал бомбер поверх бундесверовки. Вокруг толпились студенты с моего потока, мои приятели и знакомые. Но их присутствие уже не имело значения. Как минимум двое из них неоднократно проявляли сочувствие к НБП. Но подошел бы я сейчас к ним, сказал бы: «Ребята, такие дела, у нас новый штаб, мы там не успели даже обустроиться, уже менты штурмуют. Надо делать что-то, погнали». И какой бы ответ я услышал?

— Не могу, домашнее задание, мама не пускает.

И взгляд, каким смотрят на абсолютно ебанутых. Так что идите уж вы на хуй, маловеры. Не для вас наши мистерии.

До метро я бежал. Бегал я хорошо, быстро. А уж по партийным делам, так тем более. Перед вестибюлем молодые москвичи жадно вдавливали в себя шаурму, обливались отвратительным коричневым жирным соком. Такое происходило каждый день в это время, и штурм Бункера никак на это не влиял. Но поскольку для меня этот день выдался особенным, привычные детали отпечатывались в памяти. Перебирая ногами ступеньки эскалатора, я нащупал в кармане бомбера «удар». Оружие было на месте. И запасные патроны еще в рюкзаке. «Пусть моя кровь вольется в кровь Партии…»[9]. Пусть! Открытая дверь вагона, поезд трогается. Есть мои товарищи и менты. Остальное — декорации.

На «Каширской» я был в четыре часа дня. В вестибюле станции, рядом с выходом, стояли пятнадцать-двадцать партийцев. В основном нацболы из Южной и Юго-Восточной бригад. Два младших брата несостоявшегося бункерфюрера, Кирилла по прозвищу Чугун, невысокие крепыши в очках. Тут же был Лазарь, нацбол из Южного звена. Из исполкома здесь была Ольга К. Тогда у нее была подписка о невыезде за вывешенный с гостиницы «Россия» баннер «Путин, уйди сам».

За стеклянными дверями первый осенний снег счищал грязь с потрескавшегося асфальта столичной окраины.

— Слава Партии! — я тихо поздоровался с Ольгой.

— Здорово, Леха.

Крепкая рука нацболки в зеленой куртке жмет мою ладонь. Мы, участники исполкома, отходим в сторону.

— Что известно, какие планы? — спросил я.

— В Бункере Рома и Лена, несколько регионалов. Снаружи менты и ФСБшники. Хотят зайти внутрь. Говорят, владелец помещения им разрешил.

— Но не зашли пока?

— Нет, конечно, кто их пустит. Наверное, штурмовать будут.

— Нам к Бункеру надо идти?

— Да, надо. Журналисты должны подтянуться. Можно попробовать с ментами толкучку устроить, сцепиться, на землю сесть. Кипиш, в общем, нужен.

— Ольга, тебе не надо в этом участвовать, у тебя подписка.

— Да понятно. Я и не буду, — нацболка усмехнулась, — а вот ты…