— Лимонов-то поди не пришел, сопляков вместо себя прислал.

— И захватывать Администрацию эту тоже сам-то не пошел, а наших вот послал. Теперь сидят, а он живет себе припеваючи…

— Да не говорите…

Матери заключенных были замотаны в черные и серые платки. «Они сюда будто на похороны приходят, — подумал я. — Не рассекают же они постоянно вот так по улицам в платках».

Определение «похороны» подходило. Для этих обывателей государственные репрессии были самой страшной трагедией. И трагедию они хотели пережить по-обывательски, в платках, в соплях, с водкой на кухне.

В коридоре показались спецназ ФСИН и ФСБшники в штатском.

— Значит, в клетки уже завели ребят, если спецназ пришел, — шепнула мне Женя, — сейчас запускать будут.

— Родственники первыми, наверное, пойдут?

— Да.

Жирный ФСИНовский мусор в камуфляже и черном берете, с укороченным Калашниковым на плече встал перед дверью:

— Заходите давайте. Родители, родственники — первыми. Паспорта показывайте в развернутом виде.

Родня подсудимых заняла первые два ряда. Нам, партийцам, отводились задние скамейки.

— О, здорово, патлатый, опять пришел, — когда я входил в зал это произнес заключенный, сидевший ближе всех к двери, Женя Королев. После двух месяцев судов он знал меня в лицо.

— Да, Смерть! — ответил я, поднимая вверх сжатую в кулак руку. А что еще делать?

— Вот видно, наш человек, — он засмеялся и толкнул локтем соседа. — Молодец, патлатый.

— Эй, не разговаривать! — спецназовец ткнул меня в спину.

Я сел рядом с Женей 3. Она радостно махала рукой Вове Тюрину, невысокому парню в синей куртке. Тот умиленно смотрел на нашего бригадира.

Матери нацболов в это время заливались слезами, наблюдая чад в трех огромных клетках. Будто похороны, натурально.

А на самом деле парни приехали из тюрьмы посмотреть на девчонок, девчонки на парней. А кто-то просто спал целыми днями.

Тут же, в конференц-зале, были адвокаты, прокуроры, судья, мусора.