– Всего лишь дети! – передразнил Кощей и откинулся на спинку кресла. Он неожиданно помрачнел и с какой-то обреченностью взялся за запястье, что немного отрезвило Василису. – О, поверь, почти всегда все начинается с всего лишь детей. С испуганных, обиженных, жаждущих справедливости детей, которые способны делить мир лишь на черное и белое. Они не просто дети. Они маги. И ты прекрасно знаешь, что первая задача любого мало-мальски одаренного мага – воспитать в себе железную волю, чтобы держать свои силы в узде. Посмотри на Агату: она тратит больше сил на спонтанные выбросы, чем на осознанную волшбу, и вовсе не считает, что с этим нужно бороться. Чем быстрее они узнают, что такое ответственность, и поймут, что у каждого поступка будут последствия, что каждая нить их чар будет связана с судьбами сотен людей, тем лучше.

Василиса покачала головой, неуверенно возразила:

– Но не так же…

– Если ты знаешь способ лучше, расскажи мне. Прости, родная, но, боюсь, мой опыт общения с темными магами больше твоего. И кстати, они все-таки попытались открыть флакон. Еще одна огромная глупость с их стороны.

– Что?!

– Но, к их и нашему счастью, чтобы открыть его, нужно нечто большее, чем просто желание. Я навязал на флакон условия в качестве замка. Так что мы были в безопасности.

– И что это за условия?

– Нужно знать, что именно в нем находится, и чувствовать острую нужду этим воспользоваться. У них не было ни шанса его вскрыть.

Василиса устало откинулась на спинку кресла и обессиленно прикрыла глаза.

– Ты сам его боишься, да? Боги, зачем ты вообще его добывал?

Кощей помолчал, прежде чем ответить. Принялся тереть запястье, потом опомнился и отдернул руку.

– Это был сложный период. Я много размышлял о том, что все-таки могло бы меня убить. Ибо я не верю, что нет такой силы. На каждое действие найдется противодействие. И тогда мне показалось, что огонь Смородины – именно то, что нужно.

– Ты думал о самоубийстве…

Он кивнул.

– В отдаленном будущем. Хотел иметь под рукой что-нибудь на случай, если возникнет потребность. Однако пока добывал этот всполох, мои уверенность и желание сгореть как-то поиссякли. Я весь был в ожогах, они невыносимо болели и очень плохо заживали. От обычного человека или мага уже ничего бы не осталось. Я пришел к выводу, что процесс самосожжения, скорее всего, будет долгим. И наверное, испугался. Осознал, что действительно мог сгореть во время этой «охоты», и меня это не вдохновило.

– Кош… Но зачем тогда ты его сохранил?

– Сам не знаю. – Кощей подался вперед и уперся локтями в столешницу. – Может, как напоминание о том, что на самом деле я все еще не хочу умирать. А может… Мало ли как оно повернется… И потом, это ведь такая мощь. Наверное, в этом и есть отличие светлых от темных: разве можно просто взять и пройти мимо? Светлые как-то ухитряются это делать. Но думаю, Лебедь бы удар хватил, знай она… – Кощей мечтательно улыбнулся. – О, она бы взорвалась от злости, зависти и невозможности отобрать у меня его здесь и сейчас, не развязав войну. Может, отослать ей фотографию, как думаешь?

– Не переводи тему, – нахмурилась Василиса: последнее, чего ей сейчас хотелось, – шутить. – Кош, его нельзя хранить здесь. Это безрассудство.

– Ты хочешь, чтобы я отнес его в Навь? – поднял бровь Кощей.

«Я хочу, чтобы ты скинул его в Смородину», – подумала Василиса, но не смогла этого произнести. Она, как никто другой, знала, что значили для мужа его артефакты. У нее не было права просить о таком.