Ответ пришёл от худого, высокого мужчины с низким голосом, сидящего в пятом ряду.

Это было неприятным напоминанием о решении по моему делу, которое озвучили лишь сегодня утром.

У меня ёкнуло сердце, а лицо загорелось от стыда — словно они критиковали меня, а не просто обсуждали вердикт присяжных. Конечно, не стоило принимать это на свой счёт. Но я не мог по-другому.

Если бы я только смог найти лучшие доказательства против этой женщины… Доказательства, которые смогли бы опровергнуть её уверения в собственной невиновности.

— Что об этом говорится в «Пост»? — на этот раз вопросы начал задавать репортёр.

Редактор снова хмыкнул.

— Их обычная помпезная ахинея. Но они получили интервью с матерью, которая живёт отдельно.

На пару секунд в помещении наступила тишина.

— Кто проверял твою статью? — спросил редактор.

— Мистер Сейден, — ответил худощавый репортёр. — Он ушёл рано. Вы же помните, он всегда уходит рано по пятницам.

Редактор, так ни разу и не поднявший глаз от бумаг, выпрямил спину и стал вчитываться в статью ещё внимательнее. Все мужчины за столами тоже последовали его примеру и с неподдельным интересом уставились в свои записи.

Из дальнего конца этажа к нам направился мужчина в пронзительно-синем костюме и жёлто-красном галстуке.

Ира Зальцбург, главный редактор. Низенький и полный, но дорогая и яркая одежда превращала его во внушительную фигуру. Он это знал и всем своим видом это показывал.

Не здороваясь ни с кем на этаже, он сразу направился к себе в офис, кивнул и закрыл дверь с чрезмерной театральностью.

— Господа, — поприветствовал он каждого из нас простым рукопожатием.

После должных представлений, мы сели на деревянные стулья для посетителей, а мистер Зальцбург развалился в огромном мягком кресле и закурил сигару.

— Добро пожаловать на Таймс-сквер.

Да, это была Таймс-сквер, но только в головах работников «Таймс». Около двух лет назад «Таймс» переехал из окраины города, где располагалось издательство, в новое здание — второй по высоте небоскрёб на Манхеттене, стоящий на небольшом островке на пересечении трёх улиц: Седьмой Авеню, 42-ой улицы и Бродвея.

Раньше эта площадь называлась Лонгакр-сквер, но среди жителей ходило и её другое название — Основное Течение. И хотя сейчас площадь была официально переименована в честь газеты, никто не называл её «Таймс-сквер».

Два года — слишком мало, чтобы изменить привычки.