— Ага, и чем быстрее убуду, тем лучше. Родственные чувства, они порой так связывают, продыху нет! Я коня заберу?

— Да ради бога, что он, мой, что ли… Сухарей в дорогу возьмёшь?

— Возьму. — Я лихорадочно бросал в вещевой мешок всё, что может пригодиться: запасные портянки, нитки, молоток, две подковы, тряпицу с солью, полотенце, деревянную ложку, два гвоздя…

— Куда лыжи-то навострил, к туркам али к немцам подашься?

— Куда угодно, лишь бы подальше отсюда, а там степь покажет.

— Ну, удачи тебе, твоё благородие. — Прохор кинул мне полбуханки чёрного хлеба. — Лобызаться не будем, не бабы сентиментальные. Как к кому прибьёшься, весточку дай — жив, мол, здоров. А я покуда тут думу думать буду…

— Какую ещё думу? — на ходу обернулся я, подхватывая седло араба.

Старый казак помолчал, выдерживая драматическую паузу, потом вздохнул, подержался за сердце и наконец ответил:

— Хочу узнать, откуда хмырю тому в дамском платье о супружнице моей покойной ведомо было. Столько лет прошло, а я на волны донские по сей день без слёз глядеть не могу. Всё ищу глазами, не мелькнёт ли где засмолённая бочка…

— Прохор, прости, она умерла, — горячо стукнуло мне в висок. — А вот…

— Что?

— Дитя…

— Чего — дитя?! — вскинулся он.

— Дитя выжило.

— Ты… ты думай, чего говоришь, характерник… Такими словами не бросаются, это ж… Бога не гневи, в святом солжёшь, во грехе не прощён будешь. Ох, хлопчик… ты… это…

Он ещё долго не мог совладать с речью, а я тупо замер с седлом в руках, чётко понимая, что, во-первых, сказал правду, и, во-вторых, никуда я отсюда не уеду. Ни в Турцию, ни в Германию, ни в венгерский город Будапешт. Всё здесь началось, стало быть, здесь и закончится. Если кто губернаторскую дочку и впрямь из дома родительского украл, моей личиной прикрываючись, так, кроме меня, его никто и не сыщет! Если ребёнок Прохора каким-то невероятным чудом остался жив, то и его, кроме меня, никто опять-таки не найдёт! Да и куда я пойду с родной земли? Кто меня, казака, с тихого Дона попрёт?! Нечисть, учёные, мировой прогресс? Всё, кончились танцы, накрылась гармоника в кастрюлю со щами, кто-то очень крупно нарвался, и ему (ей, им, всем!) уже не позавидуешь…

— Прохор, я найду твоё дитя. Обещаю. Вот сейчас только разберусь с похитителем Маргариты Афанасьевны, и…

— Губернаторскую дочку украли?!

— Да.

— Брешешь!