– Короче говоря, ненависть поляка помогла нам одержать победу. Как звать этого героя? Надо будет орден ему выписать. Станислава любой степени, и даже Белого Орла не жалко.
Все снова расхохотались, и только Рома сидел с озабоченным видом. Оговорка неведомого поляка насчет «москальских дурней» показалась ему знакомой.
– Сейчас доложу, как его звали, – сказал Кондратенко, достал памятную книжку, перелистал и прочитал: – Майор Генрих Вестер.
– Какой же он поляк? – удивился Павел Карлович. – Вестер – немецкая фамилия. От слова «вест», то есть «запад». Наверное, сменил свою польскую фамилию, означавшую по-польски «запад» или что-нибудь в подобном роде.
Сидевший на другом конце стола подполковник Кульбеда, белорус по национальности, неплохо знавший польский язык, сообщил:
– Запад поляки называют «заход».
– То есть на самом деле поляка зовут Хенрик Заходовский, – негромко, только для Георгия, резюмировал Рома. – Живуч, сволочь.
– Надо пристрелить его, пока до нас не добрался, – сделал вывод Гога. – И так, чтобы наверняка, с контрольным выстрелом. Или осиновый кол в сердце вогнать.
Новая забота совершенно лишила их душевного равновесия. Лишь глубокой ночью смогли они улизнуть из деревни и подать сигнал катеру. Рагнара и Карло осыпали хронокорректоров отборной руганью далекого будущего. Пришлось признать, что европейский мат за следующие столетия совершит могучий рывок, достигнув подступов к совершенству.
Поход продолжался третий день. Эскадра обстреляла турецкие порты и базы, оставляя вдоль своего курса пожары на вражеском берегу. Миноносцы перехватывали и топили крохотные шхуны, перевозившие уголь и всякую дрянь. Лишь под вечер повезло – встретили два больших турецких парохода. Офицеры на мостике зубоскалили, вспоминая удачные пиратские набеги владивостокского отряда крейсеров.
Турки остановиться не пожелали, а на броненосцах оставалось слишком мало угля.
– Топить к басурманской матери! – приказал Эбергард.
Главный калибр, конечно, в ход пускать не стали. Зашевелились установленные в бортовых казематах шестидюймовки. Флагманский «Евстафий» навел орудия на цель, однако стрелять не спешил. Согласно принципу, отшлифованному многолетними тренировками Черноморского флота, дистанцию для стрельбы сообщал флагманский артиллерист на броненосце «Иоанн Златоуст», который занимал второе место в кильватерной колонне.
Наконец на мачтах «Златоуста» поднялись флаги, сообщившие эскадре дистанцию – 27 кабельтовых. Старшие артиллеристы всех кораблей пересчитали дистанцию, после чего был открыт огонь. Ввиду несерьезности противника стреляли нечасто, но снаряды ложились точно. Войсковые транспорты загорелись, турки дружно прыгали за борт, чтобы отплыть подальше от водоворотов, сопровождавших уходящие на морское дно суда. Подоспевшие русские миноносцы выловили из воды сотни две моряков, рассказавших, что пароходы везли снаряжение для турецкой армии.
К этому часу все мины на подступах к Босфору были выставлены, вражеские караваны попрятались в портах под защитой береговых батарей, а вражеские линкоры не спешили наказать эскадру, громившую турецкое побережье. В 7.02 вечера командующий приказал взять курс на Севастополь.
Рома рассеянно смотрел сверху, как огромный корабль описывает разворот, распугивая чаек и вспарывая форштевнем гладкую поверхность моря. «Евстафий» напоминал по конструкции «Цесаревич», на котором они бывали в Порт-Артуре, – те же башни главного калибра по бортам. Отличия заключались в мелочах: три дымовые трубы вместо двух и более толстая палубная броня. Предназначенные для штурма Босфора черноморские броненосцы были лучше защищены от навесного огня установленных на высоком берегу пушек. В итоге перегруженные броней корабли получились тихоходней своих балтийских собратьев.
– Господа, адмирал приглашает вас на ужин, – почтительно произнес молодой офицер.
Как и в предыдущих реальностях, Черноморским флотом командовал давний приятель Андрей Августович Эбергард, постаревший на десять лет и получивший звание полного адмирала. Встреча мало отличалась от других, случившихся за последние дни: адмирал охал, вспоминал прошлую войну, интересовался причинами их исчезновения да традиционно завидовал, что они почти не изменились.
В первый день похода Эбергард тоскливо рассказывал о сражениях, в которых новые японские броненосцы нанесли поражения Тихоокеанской эскадре. По его мнению, Макаров действовал безукоризненно, прекрасно маневрировал и даже охватывал голову вражеской колонны. Однако сила сломила силу, а потом эскадре пришлось покинуть осажденную крепость и двинуться на самоубийственный прорыв. В том сражении погиб «Севастополь», был тяжело поврежден и ушел в нейтральный порт «Цесаревич», и только «Ретвизан» с «Иваном Грозным» сумели прорваться во Владивосток, превратив «Микасу» в груду покореженного обгорелого металла…
За столом много шутили, вспоминая удачный поход. Как бы между делом Эбергард огласил предупреждение Морского генерального штаба, сообщавшего, что турецкие ретвизаны вышли в море.