— А ты не злорадствуй! — рассердился Василий Яковлевич.

У ближайшего трактира Мирович разбудил спавшего извозчика, тот привел еще двоих, и, рассевшись по коляскам, мы поехали в порт. Василий Яковлевич шествовал в первом экипаже, мы с велетенем — во втором, опухший с некусаным замыкали поезд. Стало совсем светло. В небе не было ни облачка. День обещал быть ясным.

Едва мы отъехали от трактира, как некусаный закричал:

— Эй, Дементьев, а что это с твоим кафтаном?

— Ничего. Что с ним может быть?! — ответил я.

— Поправь воротник! — крикнул некусаный. — Он у тебя вовнутрь завернулся.

— Давай я поправлю. — Марагур повернулся ко мне и схватился за воротник.

Вот черт! Я ж говорил: этому велетеню детей бы нянчить!

— Что за ерунда?! — закричал он. — Дементьев, почему у тебя воротник оторван?!

— Как оторван?! — изумился я.

— Что?! — как бешеный заорал Мирович.

Он на ходу выпрыгнул из коляски и бросился с криком к нам:

— Стой! Стой!

— Тпру! — скомандовал кучер.

Мирович как сумасшедший вцепился в меня.

— Скотина! Скотина! Это был ты!

Его лицо, и без того изуродованное гематомой, исказилось от гнева.

— Что вы, сударь?! Что с вами?! — кричал я.

Он вытащил меня из коляски и, схватив левой рукой за отворот кафтана, правой пытался ударить меня в лицо. Я едва успевал уворачиваться от его кулака. Изумленные велетень, опухший и некусаный прыгали вокруг нас.

— Что, сударь, что такое?! — кричали они.