– Ты думала, что он выложит тебе всю правду? Чтобы накануне ты дала деру?

– Она же принцесса, – вставил Малик. – А мы все – тупые огры. Конечно, она так и думала.

Каден отмалчивался. Потом обратился ко мне.

– Поешь и собери свои вещи. Вынеси их из Рининой carvachi. Мы трогаемся через час.

– Видите, принцесса, вас уведомили заранее! – заржал Малик.

Каден в ледяном молчании наблюдал, как я забинтованными пальцами пытаюсь собраться. Он прекрасно знал, где я прятала мешок со съестным к побегу – куски пирогов, шарики козьего сыра, обвалянные в соли, картофель и репа, которые я стянула у кочевников. Не сказав ни слова, он вытащил мешок из-под кибитки Рины и ушел, чтобы навьючить его на лошадей вместе с другими припасами, предоставив мне возиться, собирая свой седельный вьюк. Зашла Дихара, принесла мне баночку мази для пальцев и немного травы чига, на случай, если они будут очень сильно болеть.

– Погоди, – остановила я ее, когда она пошла к выходу. Сунув руки в свои вещи, я вынула украшенный драгоценными камнями золотой ларец, украденный мной у книжника. Вынув книги и спрятав их на дне вьюка, я протянула ей ларец.

– Зимой вы отправитесь на юг и окажетесь в Малых королевствах, где в городах могут оказаться книги и учителя. На деньги, вырученные за ларец, можно купить много. Никогда не поздно научиться чему-то и узнать о новом даре. Хотя бы ради детей. – Я сунула ларец ей в руки. – Ты сама говорила, хорошо знать разные пути.

Дихара кивнула и положила ларец на кровать. Подняв руки, она нежно обхватила ими мое лицо. Ascente che ores ri vé breazza. Она прижалась ко мне морщинистой щекой и шепотом добавила, Zsu viktara.

Когда она отошла, я развела руками. Я не успела выучить их наречие.

– Обращай свое ухо к ветру, – перевела Дихара. – Будь тверда.

Натия внимательно следила за тем, как Каден помогает мне взобраться в седло. Малик настаивал, что до отъезда руки мне нужно отрезать или хотя бы связать. Неделю назад Каден спорил с ним, но сегодня не стал, и руки у меня были связаны. Натия и женщины наскоро подобрали мне одежду для верховой езды, потому что старые мои лохмотья были сожжены. Было очевидно, что никто из них не догадывался о нашем отбытии. Они нашли для меня длинную юбку с большими разрезами и запа́хом, чтобы сидеть в седле, и удобную белую рубашку. С собой мне дали старый плащ на случай холодов, и я упаковала его в свой вьюк. Рина сказала, что ее синий шарф отдавать не надо, она дарит его мне.

Гриз громко дружески попрощался, но никто из кочевого племени не ответил. Может быть, они не любили прощаний.

А может, как и я, чувствовали, что все происходящее неправильно. Ведь напутственные слова рождаются в ответ на свободное решение человека уехать, а сейчас все знали, что это не было моим решением. Однако в последнюю минуту Рина и Натия побежали за нами, и Каден велел остановить лошадей.

Свои прощальные слова они, как и Дихара, произносили на родном языке – возможно, так им было проще и выходило более искренне. Но обращены эти слова были только ко мне одной. Женщина и девочка встали по обе стороны от моего коня.

– Revas jaté en meteux, – еле слышно сказала мне Рина с тревогой и надеждой в глазах и перевела: – Ходи гордо и правильно.

Взяв себя за подбородок двумя пальцами, она приподняла его, показывая, что и я должна ходить с гордо поднятой головой. Я кивнула и наклонилась, чтобы коснуться ее рук своими связанными.

Натия с другой стороны подергала меня за юбку. Она смотрела на меня горящими глазами. “Kev cha veon bika reodes li cha scavanges beestra!” Ни нежности, ни надежды не было в ее голосе. Она повернулась к Кадену, посмотрела на него, будто прося перевести. Он нахмурился, но заговорил.

– Пусть камни из-под копыт твоего коня летят в зубы твоим врагам. – Голос Кадена прозвучал безжизненно, в нем было ни капли страсти, вложенной в эти слова Натией.

Чувствуя, как щиплет глаза, я обменялась взглядом с Натией, поцеловала пальцы и подняла их к небу.