— Рыжий баран? — до Корушки медленно доходил смысл сказанного, но ладонь его, тем не менее, успела лечь на рукоять секиры, прежде чем Хадир снёс ему голову. Окутанная космами рыжих волос, она подлетела высоко вверх, кровь фонтаном ударила из перерубленной шеи, забрызгав тех, кто стоял рядом.
Жанты оглушительно свистнул, притянул к себе готфского щитоносца за ворот, словно хотел обнять его, и ударил ножом в живот. Готф охнул и сел на землю.
— Бей! — заревел Дунда, ударом кулака сбивая с ног другого готфа, который тут же исчез под ногами разъяренной толпы. Мало кто из людей конунга успел обнажить оружие, почти все они умерли, не успев понять, что происходит. Только двое воинов, успев встать спиной к спине, дорого продали свою жизнь, и убили многих, пока кто-то не догадался застрелить их из лука.
Но как бы то ни было, дело было кончено. От пышной свиты готфского конунга осталась груда окровавленных тел в пёстрых лохмотьях.
Хадир обтёр лезвие меча о конскую гриву и убрал его в ножны. — Люди народа Будж! Богиня южного ветра указала нам путь, по которому мы сделали сегодня первый шаг. На север! Возьмём у готфов то, что должно принадлежать нам. Согласны ли вы со мной? Пойдёте ли вы за мной?
Толпа отозвалась единодушным криком, а когда он смолк, Хадир повернулся к унскому послу, который, потрясенный увиденным, всё еще оставался на прежнем месте. — Тебе и твоим людям дадут свежих лошадей и еды на дорогу. Уезжай. Если ты застанешь своего царя, или того, кто занял его место, в живых, скажи, что послов к нам больше присылать не надо. Но если, кто-нибудь из унских витязей захочет вступить в моё войско, то он встретит добрый приём. Буджи не помнят зла.
Посол молча поворотил коня.
Глава пятая
Сотник Воробей лежал в густой траве и смотрел в синее небо. Судя по его задумчивому лицу, могло показаться, что голова сотника полна мудрых мыслей, что он не просто так отлеживает тут бока, а, к примеру, размышляет о намерениях народа Будж, крики которого, то утихая, то снова усиливаясь, доносились со стороны Аланова поля. Но ни о чем таком Воробей не думал, он просто считал проплывающие над ним на север белоснежные облака, да и то не каждое, и готов был вот-вот смежить веки и погрузиться в сон.
Его помощник Ясь так не мог. Большой совет у буджаков — дело серьёзное. Давно его не созывали, а если созвали, то — быть войне. И Ясь слушал и слушал, пытаясь по звукам, доносящимся с поля, понять, что там происходит. Порубежники, которых сотник с утра заставил облачиться в доспехи, маялись, как и их кони, оседланные по приказу того же Воробья. Готфы, оставленные Корушкой, чтобы охранять шатры и прочее добро, посмеивались, глядя, как венеты бродят сонными мухами, обливаясь потом в своих кольчугах.
Воробей совсем уж заснул, но тут зашуршала трава под чьими-то ногами, он снова открыл глаза и увидел перед собой десятника Байду. Байда, по матери — буджак, ходил на Аланово поле, послушать, какие речи там будут звучать, и должен был вернуться не раньше, чем совет закончится. А раз он вернулся раньше, значит, узнал что-то важное, не терпящее отлагательства.
Воробей быстро сел и протёр глаза. — Ну, чего там? Советуются?
— Советуются аж брызги летят. Хадир зарубил Корушку. Так что теперь ты тут один рыжий остался. Ну, прямо скажу, помер конунг дурацки. Готфов же, что с ним случились, буджаки посекли до единого.
— Куда пойдут?
— Пойдут на север. Однако, еще ночью послано три тысячи всадников на юг, к морю, брать Кадистрию. Наверно, возьмут.
— Широко мыслит Хадир. А Кадистрию они возьмут. Кадистрию взять легко. Удержать трудно.
— Уходить бы нам, Воробей.
— Поздно. Вчера надо было уходить. Или — край, ночью. Теперь — стой, не падай.
Сотник был прав, уходить было поздно. С двух сторон, от города и с поля шли на рысях большие отряды конницы, охватывая стан готфов.
— Ясь, слышал?