– Да, мы вполне сознательно убедили заговорщиков, что нападения с их стороны никто не ждёт, что правительство не имеет в столице никаких сил, а потому успех восстания гарантирован. Мы вытащили всю эту заразу из подполья на улицы и вырезали почти поголовно. Но эта кровь во мнении народном лежала уже на них, а не на нас. Ведь одно дело, когда стража средь бела дня хватает мирного трактирщика, который на всю улицу верещит, что он ничего плохого не сделал, а другое дело, когда этот трактирщик среди ночи берёт в руки меч и идёт убивать императора. Если ему в этом случае сносят башку, то белые остаются героями, а не превращаются в палачей. К тому же выходит, что бунтовщики обманули доверие императора, который даже войск в столице не держал, то есть они подлецы. А белые побеждают малыми силами, то есть во мнении народном остаются героями.

– Получается, ваше величество, что вы ловили заговорщиков на себя, как на живца?

– Ну да.

– Но ведь это был безумный риск. Ситуация тогда держалась на тонком волоске.

– Без риска, конечно, не обошлось, но тонкий волосок был на самом деле стальной нитью.

– Государь, давайте я расскажу про ночь восстания то, что известно всем, а вы потом скажите, что на самом деле было по-другому. Заговорщики без единой капли крови захватили целый квартал столицы, городская стража этого квартала перешла на их сторону. Они сгруппировали силы, около 3 тысяч человек, и двинулись к дому императора, чтобы его убить. А у императора вся охрана состояла из 3 сержантов. Они легко выломали ворота, ведущие во двор дома, где жил император и напали на него. Даже в детских книжках есть картинки: император во дворе своего дома в окружении трёх верных сержантов ведёт неравный бой.

– На этих картинках правда, именно так оно всё и было.

– А потом жившие неподалёку отставные рыцари услышали шум и бросились на помощь императору, потом и другие горожане, поняв, что происходит, взялись за оружие и спасли своего монарха.

– Всё так и было, но не совсем. О дне и часе восстания мы знали заранее, но охрану в доме императора усиливать не стали, чтобы не насторожить заговорщиков. Заменили городскую стражу на самых опытных и верных людей. Они сразу перешли на сторону восставших, таким образом в рядах смутьянов оказалась сотня наших. Как только начали ломать ворота, эти сто человек набросились на бунтовщиков, сильно их деморализовав. Ну а я с моими сержантами разумеется не спал. Мы были вооружены до зубов. На каждом по две кольчуги. Вчетвером мы могли продержаться не меньше часа, но нам пришлось держаться в одиночку не больше десяти минут. И не отставные рыцари, которые случайно жили неподалёку, пришли нам на помощь, а храмовники, которыми были буквально нашпигованы все соседние дома. Я договорился с моим другом Жаном, магистром Ордена Храма, что он отберёт две сотни самых сильных своих рыцарей, переоденет в цивильное и они станут на время невидимой охраной императора. Храмовников в столице почти никто не знал, их лица никому не примелькались, так что эти «торговцы и ремесленники» поселились рядом с домом императора, никого не насторожив. Когда двести храмовников ударили по бунтовщикам, те чуть сразу мечи не побросали от неожиданности, впрочем, вскоре пришли в себя и оказали сопротивление.

– Но ведь у вас было всего три сотни против трёх тысяч.

– Зато какие у меня были сотни, дорогой. Каждый из этих бойцов стоил десяти. К тому же на узкой улочке бунтовщики не могли разом задействовать все свои силы. Не говоря уже о том, что среди бунтовщиков опытных бойцов было мало, они пытались компенсировать фанатизмом недостаток профессионализма, и отчасти у них это получалось, но лишь отчасти. Между моими тремя сотнями и тремя тысячами негодяев бой шёл почти на равных, хотя его исход трудно было предсказать. Но тем временем из соседних кварталов подтянулись размещённые там отставные рыцари, которые на самом деле в отставку не уходили. Ближе их нельзя было размещать. Слишком высокая концентрация вокруг императорского дома здоровенных мужиков с суровыми лицами спугнула бы заговорщиков. Вновь прибывших рыцарей было около тысячи, с этими силами мы подавили бунт за час. Все бунтовщики до единого были перебиты. Мы готовы были брать их в плен, чтобы потом отправить на рудники, но они не сдавались, и мы не стали их уговаривать. Война есть война. От такого количества смертных приговоров столица содрогнулась бы, а узнав, что император победил в неравном бою, столица ликовала. Красное подполье было полностью уничтожено.

– Значит, это выдумка, что «горожане спасли императора»?

– Ну не совсем выдумка. Многие горожане, проснувшись посреди ночи от звона железа и поняв, что происходит, по своему почину бросились на защиту императора. Их было 34 человека, потом всех сосчитали. Их не могло быть больше. Не так уж много простых бюргеров, живших неподалёку, умели владеть оружием, да и не у всех дома было оружие. Хотя один трактирщик бросился на бунтовщиков в ночной сорочке с железным вертелом. Горожан, бросившихся на защиту императора, я потом публично наградил дорогим оружием. Немного слукавил, сказав, что награждаю самых активных, хотя на самом деле наградил всех до единого. Рыцарей не награждали. Не помню даже, сказал ли я им спасибо. На войне за каждый «чих» не благодарят, а мы всё ещё были на войне.

– Я был ребёнком, когда подавили красный бунт, мечтательно вспомнил Робер. – Помню, как мы ликовали тогда, как любили своего императора.

– А теперь уже не любите?

– И теперь любим. Но уже не настолько взахлёб. Народная любовь – вещь очень нежная, каждое неосторожное прикосновение оставляет на ней глубокие рубцы.

– После подавления белого бунта я вообще не был уверен, что сохраню трон.

– Тогда никто ничего не понял. Как вообще могло до такого дойти? Как это началось?

– Это началось уже в день победы. Когда мои герои ворвались в Бибрик, они были немного разочарованы тем, что город не оказал им ни малейшего сопротивления. Они уже приготовились хорошенько наказать «драконью столицу», которая «жировала», пока они «в пустыне кровь проливали». Но ведь не станешь рубить мечами тех, кто выходит к тебе навстречу с хлебом-солью. Герои, скрепя сердце, вложили мечи в ножны и решили для начала хорошенько напиться, а этого права не мог за ними отрицать даже император. Ну и понеслось. Три дня Орден пьянствовал буйно и беспробудно. По пьянке разгромили чуть ли не все трактиры в городе. Белые гоняли трактирщиков, как рабов: «Для комиссаров небось пошустрее бегал». Любой косой взгляд на победителя тот с удовольствием расценивал, как оскорбление и лез в драку, и крушил всё вокруг себя. Белым не было дела до того, что здесь, в столице, люди натерпелись от драконов куда больше, чем они. В каждом они видели прислужника драконов, а уж если на кого-нибудь местные показывали пальцем – вот этот комиссарам сапоги лизал, то этого человека как минимум жестоко избивали. Тогда нашим героям было бесполезно объяснять, что многие оказались у белых только потому, что война застала их не в столице, а окажись они при драконах в Бибрике, так и сами, возможно, пошли бы к красным. Попробуйте отнять у человека славу великомученика, особенно, если великомученик пьян, как скотина.

Когда войско терпит поражение, это становится для него тяжелым испытанием, но ещё более тяжелым оказывается для него испытание победой. После нечеловеческого напряжения непрерывных боёв люди порой расслабляются до состояния полной слякоти, души распахиваются для высокомерия и для страшной уверенности в том, что победителям можно всё. Если бы наше войско было целиком солдатским, Бибрик разнесли бы по камушку, но к счастью основу нашего войска составляли рыцари, то есть люди знающие, что такое честь, благородство и великодушие. К сожалению, и часть рыцарей показала себя не по-рыцарски, но большинство белых плащей вели себя с достоинством, часто защищая горожан от жестоких и бессмысленных расправ. Отрывались в основном ополченцы и сержанты. И те, порою, получали в зубы рыцарским кулаком, если слишком уж распоясывались, но не всегда.