– Человек 20.
– Всё они должны умереть в течение одного дня. Максимум – двух. С остальными разберёмся за месяц.
– Но кто всё это будет делать, государь?
– Создай в своей спецслужбе подразделение ликвидаторов. Красных на эту работу не нанимай, они это поймут, как личную вендетту, ни к чему их радовать. Найми уголовников, поищи в тюрьмах убийц пострашнее, пообещай им амнистию, если будут делать то, что им прикажут. Если начнут болтать или кого-то убивать по собственной инициативе, кончай их без сожаления.
– А что мне делать со своими смутьянами в Ордене? – спросил Стратоник.
– Всех немедленно арестуй. Судите их закрытым военным судом. Приговоров может быть только два: либо оправдательный, либо смертный. С теми, кто сочувствует «Белым волкам», поговори, постарайся убедить их, что деятельность «волков» привела бы к краху империи. Не пожалей на это ни сил, ни времени. Всех оставь под негласным плотным надзором военной разведки. Не исправятся, ты знаешь, что надо делать. И запомните, господа: никаких «Белых волков» никогда не было, и уж точно, никогда не будет. Сейчас по трактирам на эту тему ползут разные слухи. Перегрин, твои агенты должны организовать целую волну контрслухов. Пусть везде, где люди собираются, чтобы поделиться сплетнями, всегда найдётся человек, который будет высмеивать тех, кто верит слухам про «Белых волков». Надо сделать так, чтобы над теми, кто говорит про «волков», смеялись, как над наивными простачками.
– Никогда не думал, что ты способен на такой цинизм, Ариэль, – грустно улыбнулся Стратоник.
Император хотел что-то сказать, но промолчал и просто посмотрел на боевого товарища больными глазами.
– Ты не подумай, друг, я тебя полностью поддерживаю, – сказал Стратоник с такой теплотой, на которую только был способен. – То, что ты предложил, исключительно правильно. Погано, но правильно.
Император ещё немного помолчал, а потом начал тяжело ронять слова:
– Вы знаете, друзья мои, что я тиран и деспот. Моё правление абсолютно авторитарно. Но сегодня я позвал вас не для того, чтобы просто отдать приказ, а для того, чтобы его утвердить. Мы – это тайный высший суд. Наш приговор может быть только единогласным. Если один из вас будет против – всё отменим. Стратоник уже сказал своё слово. А вы утверждаете приговор?
– Утверждаю, – отрезал Марк.
– Утверждаю, – прошептал Перегрин.
Глава XI, в которой Северин
продолжает страдать от политологии
Политология по-прежнему не давалась Северину, от чего он сильно страдал. Единственная мысль, которую он выносил из лекций, состояла в том, что он, Северин, полный дурак. Вроде бы все слова, которые говорил преподаватель, были по отдельности понятны, но их общий смысл ускользал от него. Иногда, напрягаясь, он улавливал какую-нибудь мысль, а потом и другую, но в логические цепочки эти мысли никак не связывались, и в итоге ни одну тему он не мог изложить удовлетворительно. А при чтении учебников вообще была беда, ему казалось, что они написаны на каком-то птичьем языке, которого люди не знают и знать не должны, и речь там идёт о делах, которые обычных людей интересовать не могут.
Однажды преподаватель спросил его:
– Объясни, Северин, в чём ложь демократии?
Северин, как всегда ничего не способный объяснить, на сей раз крепко разозлился и на себя, и на преподавателя, и попёр напролом:
– Ложь она и есть ложь. Это неправда, и все это понимают. Ну вот брякнет человек какую-нибудь глупость, и все смеются. Зачем что-то доказывать, когда и так всем смешно?