- А это он тебе это говорил?
- Там же, в Иерусалиме, когда я нашёл его после того, как прятался у ребе Бен-Циона.
- А он что, тоже эмигрант?
- Не знаю. – Марк пожал плечами. - Вообще-то, они с отцом были старые знакомые, ещё по Одессе. А в Палестине он жил под чужим именем – смешное такое, сейчас уже и не вспомню. Отец говорил – сперва он уехал в Стамбул, а потом обосновался под видом набожного багдадского еврея в городе Яффо и даже открыл там прачечную.
- А почему из Москвы сбежал?
Марк помедлил, но всё же ответил – с явной неохотой.
- Я на самом деле мало что знаю. Кажется, дядя Яша вместе с отцом был замешан в мятеже, который устроили в восемнадцатом эсеры. Мы тогда сразу бежали, и они потеряли связь. А уже в Иерусалиме, отец получил от него письмо. Оказывается, Дядя Яша тоже уехал из Москвы, кажется, на Украину. Стал там под чужим именем комиссаром, воевал, побывал в плену у петлюровцев. Вернулся в Москву, его арестовали и судили - но простили и даже снова приняли на службу в ЧК. А в прошлом году он внезапно объявился в Палестине. Я спрашивал у отца, почему, но он не говорил. Может, сам не знал?
Я задумался. Интересный какой получается дядя Яша – чекист, участие в левоэсеровском мятеже, бегство, петлюровский плен, потом арест, амнистия и внезапное появление в Святой Земле под чужой личиной. Что-то мне это напоминало… что-то очень знакомое…
Внезапно у меня словно пелена с глаз спала. Это же… нет, глупости, не бывает таких совпадений!
- Слушай, а фамилию этого дяди Яши случайно не знаешь? Настоящую, я имею в виду, не псевдоним?
- Знаю, конечно. – Марк улыбнулся. - И вовсе не случайно. Говорю же, он у нас дома бывал – уже в Иерусалиме, и даже играл со мной в шахматы. Мне тогда, правда, было всего семь, но я хорошо запомнил. Блюмкин, его фамилия. Блюмкин Яков Гершевич.
Я чуть не вывалился из окна во двор – спасибо, успел ухватиться за оконную раму. Яков Блюмкин, это же надо! Да, непростая судьба у моего нового друга, и ничего хорошего с такими знакомствами в будущем его не ждёт….
Как, если подумать, и меня самого. Сын царского чиновника, пусть и мелкого, долго жил в Маньчжурии, отец погиб при невыясненных обстоятельствах – да и погиб ли на самом деле? А, может, сбежал, и теперь, как и положено врагу народа, работает на белоэмигрантов или японцев?
…Тут поневоле зачешешь в затылке…
VII
Утро принесло сюрприз, давно, впрочем, ожидаемый - если не новичками, вроде меня, то уж точно всеми прочими обитателями коммуны. После завтрака прозвучал горн на общее построение, и Антоныч объявил, что с первого июня все отряды отправляются в летние лагеря. Этот эвфемизм обозначал большую поляну за кленовой рощей - на ней предстояло разбить армейские шатры и провести в них целых два месяца - на «походном», как он выразился завкоммуной, положении. В связи с чем половина личного состава после обеда должна озаботиться получением инвентаря и пиломатериалов, а командиры отрядов должны прибыть в «вечерний клуб» для участия в распределении мест под палатки, что будет производиться сугубо по жребию. Всё это, добавил Антоныч, вовсе не означает снижения производственного плана. Страна и Красная Армия ждут нашей продукции, а потому засучим рукава, товарищи коммунары и встретим лето ударным трудом на благо трудового народа и нашей социалистической Родины! Дружное «ура», громовое «есть!» и сотни рук, вскинутых в салюте. Оркестра только не хватало – и как это начальство упустило столь существенную деталь?
В цеху (Олейник снова определил меня на обтирку) я улучил момент и подкинул на место похищенную стамеску. Больше она мне не нужна, а оставить у себя опасно – если найдут, то не избежать обвинения в воровстве, а здесь это настоящий смертный грех.
Перед самым обедом случилось кое-что весьма любопытное. Покончив с обтиркой очередного агрегата, я отлучился за керосином, а когда возвращался, то обнаружил в углу цеха, возле точильного круга Олега Копытина. Ничего необычного в этом не было - при нужде каждый мог поправить на круге поломанный и затупленный инструмент. Я собрался пройти мимо, и даже принял немного в сторону – из-под круга снопом летели искры а в руках у меня, как-никак была полная жестянка керосина, - но тут Копытин обнаружил меня, засуетился и принялся засовывать что-то под спецовку. И - уронил; таинственный предмет со звоном ударился о цементный пол и отскочил прямо к моим ногам. Копытин дёрнулся, было, за своим имуществом, но встретился со мной взглядом – и застыл на месте.
Я наклонился и поднял. Это была финка – излюбленное оружие, что серьёзных блатных, что обычной шпаны. Узкий, не слишком длинный клинок «щучкой», вместо упора, под лезвием кольцо из жёлтой латуни, латунное же навершие в виде сапожка. Рукоятка наборная, но не из цветного оргстекла, а из кусков чёрного эбонита и бурого бакелита – здесь этот материал называют «карболит». Ничего не попишешь, плексиглас, в том числе и разноцветный, в СССР начнут производить только в середине тридцатых.
Я поднял взгляд на Копытина. Он так и стоял, не смея шевельнуться, и в глазах его читалась неуверенность, а то и откровенный страх.