Страшно бившееся до этого сердце резко вернулось к нормальному регулярному ритму. Я стоял за фонарным столбом и смотрел на маму, которая держалась за открытую дверь машины. Ее маленькое тело страшно тряслось под сильным дождем. Выражение ее лица говорило, что она пока не уверена в том, что убийца, который находился в темноте в нескольких метрах от нее, ее сын.

— Ючжин.

Ее голос был мучительным и тихим, словно стон. Я мельком глянул вниз и в свете фонаря увидел, как кровавая вода стекает в канализацию. Я не сожалел, мне не было страшно. Я просто пытался найти способ, чтобы избежать этой ситуации. Поэтому, сняв перчатки и выбросив их в реку, я повернулся и побежал. Я бежал изо всех сил по дороге за фонарными столбами. Я быстро прошел мимо моста и побежал в глубь города, где было много строительных объектов, чтобы мама не смогла последовать за мной на машине.

Я остановился у строящегося многоквартирного дома, у которого был установлен только металлический каркас. У входа висела тусклая лампа, стройку окружал строительный брезент, который громко трепыхался на ветру. Я простоял там очень долго. В холодной тихой и безлюдной темноте я делал самое важное — вспоминал тот миг, когда я видел, слышал и чувствовал женщину насквозь. Я снова смотрел на невидимую реку и представлял, как тело женщины уносится через открытую плотину в море.

Каждый раз, когда я все это прокручивал и представлял, в моем теле возникал приятный озноб. Поскольку я был слишком сконцентрирован на пережитом, я даже не заметил, как мое тело замерзло и организм сильно ослаб. Не заметил, что я все время тер маленький выпуклый круглый предмет, который держал в руке. Когда я пришел в себя, я был совершенно истощен. Руки и ноги заледенели, как сосульки. Мой разум полностью отключился, только инстинкт непрерывно шептал.

Очнись, время идти домой.

Не помню, как я добрался до боковых ворот. Только одно я знал наверняка — я не столкнулся ни с машиной мамы, ни с полицейским патрулем. Чуть позже я вспомнил про Брюхана, но особо не думал о нем. Он наверняка почти ничего не видел. Может быть, только услышал крик мамы, а вероятность того, что он мог услышать мое имя, я решил проигнорировать — вряд ли я единственный в Корее Ючжин. Если собрать всех моих тесок, получится целая рота.

Мне очень хотелось поверить, что и мама была не уверена, что видела меня. Нас разделял тротуар, шириной метра в три. Мама находилась в свете фонаря, а я был в темноте. Когда она позвала меня, я не отозвался. Мы даже не стояли друг к другу лицом. Не знаю, откуда она узнала, что это был я, но теперь мне совершенно не хотелось об этом думать. Я был полностью истощен — и морально, и физически.

Опустив голову, я вошел в подъезд. Под лай Хэлло я побежал вверх по лестнице и остановился перед железной дверью на крыше. Именно в этот момент я осознал, что крепко сжимаю в ладони какой-то предмет. Я разжал руку, в ней было что-то белое и маленькое. Я понял почти сразу. Это была жемчужная сережка, которую я сорвал с уха перед тем, как сбросить тело в реку. Зачем я это сделал, я не знал, да и понять никак не мог. Видимо, рука совершила это сама, не повинуясь воле разума.

Я положил сережку в карман куртки и достал ключи от двери. В этот момент этажом ниже открылась входная дверь, словно кто-то только и ждал моего возвращения. Вскоре раздался голос мамы:

— Ючжин.

Забвение — это предельная ложь, совершенная ложь, которой можно себя обмануть. Последний козырь, который могла предложить мне моя голова. Вчера ночью я совершил преступление, которое в здравом уме был бы не в силах перенести, поэтому для решения этой проблемы я выбрал забвение. Таким образом, целые сутки я обманывался и вел себя очень глупо.

Только теперь, узнав обо всем, я мог предположить, что уже тогда я предчувствовал, что совершу убийство. И, наверно, поэтому уговаривал себя прекратить опасную игру на набережной дороге. Несмотря на это предостережение, я продолжил играть, будучи уверенным, что не переступлю границу воображения. Я нерушимо верил, что был социально приспособленным человеком, не думал, что я настолько глуп, чтобы променять свою жизнь на краткий миг наслаждения. Значит, чрезмерная самоуверенность и тщетная уверенность в том, что я смогу себя контролировать, прошлой ночью отдали мою жизнь в руки Судьбы.

Возможно, все это мама уже давно знала. Может быть, поэтому она так часто следила за мной. А как она хотела разрешить эту проблему?

Ючжин.

Я несколько раз прокручивал в голове мамин голос, который услышал вчера на лестничной клетке в подъезде. Чем этот голос отличался от обычного? Особо ничем. Как всегда отстраненный — так не мама зовет своего сына, а учитель ученика — так мама скрывала свои эмоции. Если бы в голосе почувствовалось тепло, я бы начал подозревать, что она что-то задумала. Конечно, я устал и был на пределе, но не стал же я из-за этого глупцом. Если бы, наоборот, ее голос был бы полон гнева, я бы сразу убежал от нее. Ничто бы меня не удержало от этого — ни истощенный организм, ни страшный холод, ни то, что мне некуда было идти и у меня не было денег. Ведь в мире не было никого опаснее разгневанной матери. По крайней мере для меня всегда было так. Этот факт, как минимум, подтверждало вчерашнее убийство мамы.

Ючжин.

Когда мама окликнула меня во второй раз, я прочитал в ее голосе следующее сообщение. Я ничего не видела. Даже если и видела, сделаю вид, что это не так. Помню, когда я спускался к входной двери, я вспомнил события десятилетней давности. Вспомнил тот день, когда у меня во время соревнований случился припадок, вспомнил маму, которая нашла меня без сознания на подземной парковке и тайно вывезла со стадиона на своей машине. Я предполагал, что и на этот раз она решила поступить так же, как тогда. Наверно, я просто надеялся на умение мамы скрывать правду — ведь все это время она никому не говорила, что я эпилептик.

Теперь мне стало любопытно. Почему мама не сдала меня полиции? Почему она ждала меня дома? Чтобы я явился с повинной? Но она даже и словом на это не намекнула.

Можешь не обижаться. Ты умрешь, и я сразу за тобой.