— Я правда очень тобой горжусь.

Я все больше и больше впадал в ступор. Я не мог реагировать, даже рта открыть не мог. Мне казалось, что, открой я рот, наговорю много глупостей. А еще хуже — расплачусь. Так драматически я ощутил, что моя жизнь кончена. У меня было такое ощущение, будто кусок льда размером с кулак проскользнул по горлу вниз и из живота начал подниматься холод.

— Ты что, плачешь? — Хэчжин отошел на шаг назад и наклонил голову, всматриваясь мне в лицо.

— Ты так сильно рад?

Я опустил глаза. Да, я рад. Даже плакать от этого хочется. Плакать, плакать, а потом бы умереть.

— Когда я увидел, что ты прошел, я сразу почувствовал, каково тебе сейчас. Понял, почему ты вдруг сделал генеральную уборку. Мне даже стало тебя жаль — всегда такой хладнокровный, но тоже не выдержал напряжения. Ты даже на соревнованиях по плаванию, каким бы серьезным оно ни было и каким бы сильным ни был противник, никогда так себя не вел. Всегда был спокоен, словно на тренировке. Насколько ты, должно быть, был напряжен, раз начал убираться, чего ты никогда не делал.

Да, это правда. Когда-то я был очень спокойным. Я никогда не испытывал напряжения и не дрожал на соревнованиях. В воде я всегда был сильнейшим. А когда закончил с плаваньем, всегда был образцовым студентом. До сих пор до самого окончания юридического факультета я был в этой категории. Любая мама гордилась бы мной. Я был таким, потому что меня учили, что так правильно. И учила меня этому мама, а не кто иной.

Если ты кого-то толкнешь, то и тебя толкнут. Таков закон жизни. Правильный путь — не толкать, тогда никто не толкнет в ответ.

Я был уверен, что до сих пор жил правильно. И уличной крысы не пнул. Мама же не слепая, она должна была это знать. По крайней мере, я так думал. Однако почему мама вчера так странно себя повела? Почему она пнула меня, как мышь? Я и представить себе не мог, чем это можно объяснить.

— Может, сперва позвонишь маме? — спросил Хэчжин. Я кивнул головой, но не двигался.

— Что ты стоишь? Позвони. Представь, как мама сейчас переживает и молится за тебя.

Хэчжин, похоже, решил, что мою уборку и мамин ретрит объясняет одна причина. Он засунул руки в карманы штанов и спокойно смотрел на меня, всем своим видом говоря о том, что он очень хочет разделить эту радость вместе со мной и мамой. Я, конечно, тоже хотел бы этого — ведь мы семья. Жаль, что я ничего не мог сделать, чтобы осуществить его мечту. Насколько я сожалел, настолько грубо и ответил:

— Иди вниз, а я пока позвоню.

— Ладно, хорошо.

Однако Хэчжин не двигался, было видно, что он меня изучает.

— Ты что, болен? А может быть… ты пропустил прием лекарства?

Судя по его тону, он намекал на припадок. Он задал вопрос очень осторожно, словно слово «лекарство» могло ранить меня, как нож. Он оказался прав. Ко мне вновь вернулся страх перед припадком, о котором я на какое-то время забыл. Уже четвертый день я не принимал лекарство.

Неделю назад я долго мучился от очень сильной головной боли, которую не испытывал прежде. Несколько дней боль раскаленным прутом пронзала мне голову, в ушах звенело, бешено бился пульс. Что бы я ни пробовал, ничего не помогало — лежал на спине, пытаясь глубоко дышать; обхватывал голову руками и валился на кровать; сидел на коленях, уткнув голову в постель; затыкал голову между колен и стонал; согнув пальцы, давил на затылок или просто ждал, когда боль пройдет. Я задыхался от боли, меня мучили галлюцинации — язык будто увеличился, стал размером с яйца быка и заткнул мне горло. В конце концов, мне сорвало крышу. Мне было так себя жалко из-за того, что я должен пить эти ужасные лекарства всю жизнь. Я был страшно рассержен на тетю, которая их прописала. И я злился на маму, которая каждый раз проверяла, пью ли я их. Я потерпел еще три дня и решил, что мне абсолютно все равно, случится ли со мной припадок.

— Ючжин, — голос Хэчжина вернул меня в реальность.

Когда я поднял голову и промычал «м-м-м», он глазами указал мне за спину. Из комнаты донесся телефонный звонок.