— Вспышка прямо!

— Да и черт с ней.

— Так на пути же падает! Вон, и второй туда же. Вот что ему стоило на двести метров левее! Теперь ночь простоим.

— Ну не переживай, Костя, на полустанке оборона крепкая.

— Так они же чинить в ночь не поедут!

— И правильно не поедут. Завелись на той стороне проклятые умельцы, теперь куда ни ехать — строго под броней и в светлое время суток. Сколько нас причесывали пулеметной очередью из кустов, сам вспомни. А ремонтеров могут и ножами порезать втихую.

— Но мы же в Тарнобжег опоздаем.

— Зачем тебе, Костя, к сроку, или невеста ждет? Зато эшелон приведем целый и своим, а не наши горелые трупы и весь груз Армии Крайовой. Не торопись, казаче, не то успеешь!

— Успеешь тут, — проворчал Костя, но на лавку в тендере все же прилег.

Как и сказал машинист Григорий, чинить пути начали утром, а первый эшелон по отремонтированному участку пришел в Тарнобжег аж к полудню.

Покуда Костя, как самый младший в бригаде, бегал на вокзал за кипятком, Григорий и Александр — уже никто не звал его Сашкой — присели на сложенные шпалы. От паровоза далеко не отходили: бомбили Тарнобжег часто и злобно. Вот и ночью соколы уронили очередного «жирного», только прямо на рельсы. Прав Костя: нет бы двести метров левее, а так опять все сообщение на ночь раком.

Все через жопу, вся эта непонятная война…

Одного уронили, а прилетят его дружки — придется тягу давать по реву сирены.

Поэтому паровозная бригада не уходила далеко. День занимался солнечный, теплый. Белый домик станции, колонны, вензелябры эти, или как они там учено именуются. Люди одеваются получше нашего, а лица такие же усталые.

Ветер теплый, конец весны, лист еще зеленый.

Загадывал Григорий — дожить бы, пока деревья листьями покроются — а тут и война кончилась. Теперь бы до Львова доехать, не попавши в засаду Армии Крайовой. Поляки русских и при царе не жаловали, а уж нынче-то… На кой черт пошли воевать в Польшу, Григорий не понимал вовсе, но, с другой стороны, в Совнаркоме, небось, не дураки сидят. Видать, разведка накопала что-то такое, чего нельзя было урегулировать обычным способом. Завод по производству фосгена Григорий сам видел, привел туда эшелон тротила, сносить проклятую химию. Саперы, правда, ворчали, что-де при должной перенастройке ректификационных колонн можно удобрение выпускать, и не по-хозяйски ломать завод, за который положили полторы дивизии пехоты и бригаду танков. Но саперы всегда ворчат…

— Отцы, табачком не угостите?

Со стороны запасных путей, от платформ с горелыми грудами железа, в которых с трудом узнавались танки, подошли чумазые хлопцы в черных комбинезонах и узнаваемых шлемах с тремя полосами на голове, словно бы енот когтями погладил, а те царапины разрослись в толстые валики.

— Не курящие мы, извиняйте.

— Да без обид, — старший танкист, стоящий несколько впереди ватаги, вздохнул и сплюнул на гравий. — Видали, ночью воздушный бой шел?