— Так вы одиннадцать «Сухих», а мы потеряли одиннадцать «Шорт Стирлинг», все вы вместе весите, как мой один бомбер. За что умираете? За собачью будку да танцы под пыльный баян, за летающие ворота и жида-комиссара с наганом?

— За то, что моего сына шомполами пороть не станут. За то, что сельский калека первый пилот в мире. Вот и ты его купить стараешься. А ты, Юзеф, за что? За восемь комнат?

— За то, Вася, что меня комиссары не потащат в тюрьму, если анкета плохая или слово скажу вразрез линии партии. Гляди, радиоконтроль и у вас есть, а Тарнобжег рядышком. Там нас точно слушают. Спросят с тебя за друга по ту сторону фронта, что скажешь?

— Если ты друг, почему на той стороне? А если ты на той стороне, то какой же друг?

— Старый друг, Вася. Старый. Лучше новых всех. Смотри, как бы не просчитаться тебе с техническим творчеством, потому как творчество законов там у вас не останавливается. Или вы такие злые в бою, потому что вернуться страшно? Дышит в спину комиссар с наганом?

Тут замолчала рация, надолго замолчала, наглухо. Прибавил газу «Стирлинг», недолго уже лететь. Вон справа блестит исток Вислы, чуть подальше Сандомир и справа же Тарнобжег, оттуда красные могут получить помощь. Лопухи, Дюжине в подметки не годятся, но только единственному спасшемуся бомбардировщику сейчас много и не надо…

— Юзеф, а ты же, наверное, и погоны носишь?

— Форма всем положена, и красивая у нас форма, все паненки сразу млеют.

— И погоны, наверное, золотые?

— Да уж не хуже павлинов из Франции.

— И назовут меня «пан офицер», верно?

— У вас же в песне поется: «С нами Ворошилов, первый красный офицер!» А всему миру известно, что Ворошилов против большевиков бунтовал, и геройски в бою погиб. Ему в гонор офицером зваться, а ты чего?

— Прав ты, Юзеф. Сам не знаешь, как прав. Не стоит мне возвращаться…

Стукнуло сердце и загремело сильнее мотора.

Прав, значит?

— … Вернусь, что Голованову скажу? Этих я сжег, давай мне следующий состав, так? Одиннадцать похоронок, одиннадцати матерям в глаза смотреть: ништо, бабы! Новых нарожаете…

Эх, и наградят же нас, осыплют золотом за перетянутого коммуниста! Да не рядового полуграмотного. Командир Дюжины, в мире таких пилотов… Ну да, дюжина и есть.

— Так что возвращаться не стоит, это ты верно понял. А все остальное нет. Прощай, пан офицер Юзеф.

Истребитель поднялся чуть выше. Два удара сердца он хорошо высвечивался на фоне маленькой обкусанной луны, но стрелок, русского не знающий, и обманутый радостным тоном переговорщика, не успел довернуть верхнюю турель.

Потом стрелок увидел вспышку.