Тем временем Митяй довольно щурил бедовые глаза, пробуя пальцем лезвия, заблаговременно наточенные Гошей Дегтем до бритвенной остроты.

– Не худое добро.

– А то, – отвечал Гоша.

– Патронов мало.

– Тебе, Митяй, патронов всегда мало.

– Добавь патронов.

– Нету больше.

– Врешь. У тебя все есть.

– Не забижай. Ты меня знаешь. Я не врал, не вру и не буду. Нету патронов.

– А зажигалу дашь?

– Не дам. Я тебе восемь дней как давал зажигалу.

– Она уже не зажигает.

– Правильно, Митяй. Кончилась, вот и не зажигает. Выбрось.

– Меня батяня учил ничего не выбрасывать.

– Правильно учил.

– Батяня, он – да. Худого не скажет.

– А про наш уговор знает?

– Считай, знает. Хошь – иди к батяне, спроси.

– Нет, Митяй. Не хочу к батяне. Мы лучше с тобой.

Гоша отвечал на реплики дикаря грубовато, но подобострастно. Савелию показалось, что он переигрывает. Странно, но и дикарь тоже как бы немного исполнял роль пещерного человека – по его взглядам, нет-нет бросаемым на своих волосатых соратников, было заметно, что немытый богатырь лукавит и чего-то ждет. Соратники – кто с дрекольем, кто с ружьем – оживленно переминались, перемигивались, но колонистов держали в поле зрения. Савелий посмотрел на Мусу: старый сибирский партизан был напряжен и держал оружие наготове.