– Коля, что ты на меня так смотришь? – прошептала она еле слышно.

– Ты ключи не теряла? – спросил он деревянным голосом.

– Нет... я точно помню, нет.

– Ну а на пляже, когда купалась, могли они остаться в твоих вещах на берегу?

– Коленька, – всхлипнула она, – я же на наш пляж хожу, там чужих не бывает. И ключи я с собой никогда не брала, потому что кто-нибудь обязательно дома, и мне не нужно...

Он подошел, присел перед ней на корточки, сжал ее руки и, глядя на нее снизу вверх, заговорил тихо и ласково, словно утешал плачущего ребенка:

– Оксаночка, лапушка, никто ничего не узнает, я тебя не выдам, только скажи, кто они и куда могли его увезти? О чем ты с ними говорила? Ну не бойся, малышка, я тебя прикрою, клянусь.

– Коля... – прошептала она и зажмурилась, чтобы не видеть его спокойного страшного взгляда.

– Они тебя напугали, пригрозили, заставили, – продолжил он, нежно поглаживая ее ледяные пальцы, – я не верю, что ты сделала это за деньги, просто ты очень испугалась, правильно? Но теперь я с тобой, ты ничего не бойся, только расскажи, кто они и о чем с тобой говорили, какая у них машина? В котором часу все это случилось? Ты должна была с ними связаться и сообщить, что я уехал. Каким образом? По телефону? Дай мне номер!

Оксана широко открыла глаза, несколько секунд смотрела на него так, словно увидела впервые в жизни, и вдруг вскочила, резко выдернула руки и произнесла совсем другим голосом, громким и хриплым:

– Дурак! Ну дурак! Оглядись, принюхайся, – она подошла к раскрытому шкафу, присела на корточки. – Вот, смотри, нет его любимой рубашки, синей, шелковой. Я ее позавчера утром погладила и повесила сюда. Нет джинсов, двух футболок. И еще двух рубашек, – она принялась по-хозяйски рыться на полках и в ящиках, приговаривая: – Трусы четыре пары, плавки красные с зайчиками, носки пять пар, ботинки замшевые летние, набрюшник замшевый, сумка красно-коричневая, большая, а вот тут у него лежал сверток с деньгами, толстенький. Сколько было, не знаю, не считала. – Оксана резко поднялась и развернулась: – Ну что ты застыл? Принюхайся! Чувствуешь, пахнет «Гуччи!», до сих пор пахнет. Как ты думаешь, если человека похищают, он станет выливать на себя полбутылки туалетной воды? И телефона нет вместе с зарядником. И паспорта наверняка нет.

Николай вздрогнул, как будто проснулся, подошел к Оксане, обнял ее, прижал к себе и прошептал:

– Прости меня, Оксанка, прости, я кретин! – Он достал из кармана свой мобильный. Новый номер Стаса был внесен в память. Но механический голос сообщил ему по-английски, что абонент временно недоступен.

Голубой «жигуленок» мчался по проспекту Вернадского в сторону кольцевой дороги. В начале пятого утра проспект был пуст, никто на хвост «жигуленку» не сел, и белобрысый водитель принялся весело насвистывать. На возню на заднем сиденье он совершенно не обращал внимания.

От фторотана, которым была пропитана салфетка, Анжела отключилась почти сразу, не брыкалась, только выгнулась дугой и тут же обмякла в сильных руках Милки. Эта гадость действовала сильнее хлороформа, но воняла так же. Передние окна были приоткрыты, приторный тяжелый дух быстро выветрился, только грязная повязка на лице Анжелы все еще пованивала.

Милка знала, что у нее не больше пяти минут, потом дорогая подруга очнется и справиться с ней будет сложно. Трясущимися руками она пыталась попасть подруге в вену, но все не могла, опыта не было.

– Слушай, притормози, встань куда-нибудь на три минутки, а? – обратилась она к шоферу.

– На фига?

– Мне надо ее уколоть как можно скорей.

– Ну и коли, кто тебе мешает?