– Райхана, – шепчет мне в губы и накрывает их своими в тягуче-медленном и таком непривычном поцелуе. В нём нет грубости, как обычно, лишь полная уверенность, что я отвечу. А я, конечно же, отвечаю. Приоткрываю рот, впуская его язык, на что шейх утробно рычит и сгребает меня в свои объятия.
Сжимает до боли, как днём, под водопадом. А я вдруг вспоминаю, чем там всё закончилось, и внутри вспыхивает глухое раздражение и обида.
Шейх усаживает меня на себя передом, оказывается между моих ног, и прямо в промежность утыкается его твёрдый член, пока ещё прикрытый полотенцем. А я, отпрянув, упираюсь в его плечи, не позволяя продолжить поцелуй. Шейха это, разумеется, мало тревожит, и он продолжает гнуть и мять меня в своих руках, как пластилин.
– Нет, – пытаюсь увернуться, но он ловит за лицо, с силой припечатывает к своему горячему торсу и всё равно целует.
Невольно приходит в голову сравнение с холодной, жестокой войной, где сильный противник подавляет того, который слабее. Вот так же беспощадно, бескомпромиссно, как подавляет моё сопротивление эль Хамад.
– Нет! – мычу ему в рот, и шейх, наконец, отрывается от меня, предварительно больно хватив зубами нижнюю губу. Зашипев, прижимаю пальцы к ранке и, увидев кровь, зло зыркаю на шейха. – Можно мне встать? – цежу сквозь зубы, а он, мерзавец, наслаждаясь зрелищем, ухмыляется. И продолжает удерживать меня на себе, сжимая своими алчными ручищами талию.
– Нет. Я хочу, чтобы ты ответила на мой вопрос. Кто тот, для кого ты хранила свою невинность?
Измученно вздыхаю, но всё же отвечаю. Уж лучше болтать, чем этот танк проедется по мне снова. Я просто физически не выдержу очередную близость.
– Никто. Его не существует.
– Вот как? – вздёргивает бровь, вроде как даже удивлённо. – То есть у тебя не было мужчины, парня? Никого?
– Нет. Да ты и сам должен это знать.
Он с силой сдирает моё полотенце, отшвыривает его.
– Это хорошо. Рад это слышать, – склоняется к моей груди и, надавив ладонью между лопаток, заставляет прогнуться. Ловит ртом сосок, а я не сдерживаю предательский, совершенно ненужный сейчас стон.
– Почему… Почему ты интересуешься, был ли у меня кто-то? – как ни странно, я прекрасно знаю, что он ответит. И кошмар как жутко хочу это услышать. Наверное, так требует сатисфакции моё уязвлённое у водопада самолюбие.
Шейх отстраняется, с приоткрытым ртом запрокинув голову, и улыбается влажными губами как-то безумно.
– А я бы его убил. Послал бы своих людей в Россию, чтобы привезли мне его голову.
Нет, такого услышать я всё же не ожидала. Испуганно смотрю в его глаза и понимаю, что шейх не шутит. Нет. Он говорит это на полном серьёзе, причём так, словно представляет подобную жуткую картину во всех подробностях и испытывает от этого удовольствие.
– Зачем тебе это?
– Затем, что я единственный мужчина в твоей жизни. И больше никого, – развязно щипает меня за сосок, чуть оттягивая его.
Все мои попытки улыбнуться, чтобы перевести всё в шутку, оборачиваются неудачей, а в груди опять разбушевалась тахикардия.