Через пару дней на рабочей встрече со строителями и зампредом облисполкома Бокором я поражал их своей осведомленностью. Они уходили в свои конторы с длинным списком дефектов. После нескольких таких встреч меня стали принимать всерьез. Хотя источник моих познаний был вскоре ими вычислен, наше сотрудничество с Семеном продолжалось до полного окончания строительства! Таким образом, ОПБ обязана Семену Львовичу Сердце тем, что ее построили более качественно, чем можно было ожидать!
Однажды Семен был на стажировке по обмену опытом в Финляндии. Вернувшись, он рассказал мне такую историю: «Рабочие делают кирпичную кладку стен здания. Дневной норматив такой работы, например, 2,3 куб. м. Один рабочий очень постарался и выполнил объем работ в 2,5 куб. м. На следующий день он получил письмо — увольнение. Основание: нельзя выполнить кладку качественно, перевыполнив норму. У нас такой рабочий получил бы грамоту победителя в социалистическом соревновании». С началом перестройки и развалом строительных организаций Семен занялся коммерческими проектами и, к сожалению, не преуспел в этом бизнесе. Он тяжело заболел, и Соня привезла его в Израиль, где Семен прошел реабилитацию и прожил много лет. За эти годы он опубликовал замечательные стихи и очерки (под псевдонимом Шимон Леви)[85].
Сроки сдачи первой очереди больницы приближались, недоделок было много, и мы, все участники проекта, оказались в ловушке: если не будет акта о приемке, то не будет открыто финансирование — тогда нельзя будет принимать сотрудников на работу, следовательно, не будет пуска первой очереди — тогда не позволят строить вторую очередь. Вот такая «удавка». Для меня это было впервые, а все остальные «игроки» были привычны. Работа над актом приемки первой очереди продолжалась непрерывно почти неделю. Каждый день начинался на стройке, а завершался в кабинете Бокора, который проталкивал каждый пункт и давил на всех, в том числе и на меня, решая по ходу многие вопросы. Я наблюдал впервые за работой незаурядного советского менеджера. В итоге к акту приложили дефектную ведомость на многих листах со сроками — и подписали. Надо сказать, что Ян Винокуров был человеком слова, все недоделки со временем устранил, вторую очередь успешно достроил, и мы подружились.
Открытие больницы
Больнице, кроме стен, нужны люди, специалисты. Я встретился с тысячами хороших людей и выбрал лучших из них: бухгалтер
Примерно через месяц после получения «ключей» больница приняла первых пациентов. Атмосфера в новом коллективе была приподнятой, мы не гнушались никакой работы, учились все. Через 6–8 месяцев больница работала уже как слаженный механизм. Официальное открытие было торжественным и радостным. Было много поздравлений. В последующем открылись лечебно-трудовые мастерские, был организован диктофонный центр (врачи не писали, а диктовали истории болезни), медико-генетический центр, где впервые на Дальнем Востоке проводился анализ хромосом (Вячеслав Геллер, генетик), эпилептологический кабинет (д-р Леонид Тойтман), выполнялись научные исследования.
«На ковер»
Было и немало казусов или «прелестей» советской жизни. Например, работал на амбулаторном приеме д-р Федосеев, и по совместительству он исполнял обязанности заведующего поликлиникой. На него поступали жалобы, что он в часы приема играет сам с собой в шахматы, когда за его дверью очередь больных. Факты подтвердились, и я освободил его от совместительства, назначив другого врача. Будучи парторгом больницы, он пожаловался в горком партии, не сказав, что его не уволили, а только освободили от работы по совместительству (на полставки). Там началось цунами.
— Как такое может быть, что главный врач увольняет парторга без согласия горкома партии? — метала громы и молнии первый секретарь горкома Наталья Ивановна Лизандер. — «На ковер» младшего Рицнера. Его папа никогда не позволял себе такого!
Наталья Ивановна была высокой и астенического телосложения женщиной, но слыла «крутой», и ее побаивались многие руководители города и сотрудники горкома. Мне приходилось ее видеть, когда руководителей предприятий и учреждений собирали в горкоме партии и давали им разнарядки на уборочные работы (было такое советское рабство, или крепостная повинность). Больница тоже должна была посылать десятки работников в течение месяца в колхозы, и горком партии не волновался, кто и как будет лечить людей. Люди их вообще интересовали мало, хотя мнением народа они охотно и часто манипулировали. «Народ этого не поймет», — было расхожим аргументом в разных дискуссиях.
К этому времени я уже понял, как работает механизм произвола власти в стране, и был долгое время удивлен, как эта власть еще держится без ГУЛАГа. По инерции?! Кстати, необходимость участвовать в таком подъеме сельского хозяйства побуждала меня оставить должность главного врача, которой я совсем не дорожил. С такой установкой я и поехал в горком «на ковер».
— Михаил Самуилович, как же это так? Почему вы принижаете роль нашей партии в обществе? — начала прорабатывать меня Лизандер, но уже без лишнего шума. — Уволили парторга без согласия горкома. Как это так?
Потом мне рассказали, что ее предупредили: младший Рицнер — человек с характером и не очень послушный, и поэтому сильно давить на него не стоит. Кроме того, он номенклатура обкома партии, и без их согласия ничего с ним сделать нельзя. Я это тоже знал.
— Все очень просто, Наталья Ивановна: никто парторга не увольнял, хотя он и позорит партию. Больные на него жалуются, и работу свою он не выполняет. Моя обязанность была найти лучшего заведующего поликлиникой, что я и сделал. Никаких разрешений для этого не нужно по закону, он продолжает работать на полную ставку врачом-психиатром.
Мой спокойный тон и разъяснения не оставили ей выбора, и наказать меня было не за что, да и не в ее власти. Пар из нее вышел, и она умело перевела беседу на другую тему.
— Допустим, что это так. Вы, Михаил Самуилович, уже не первый год работаете главным врачом крупной больницы и до сих пор не член партии. Это непорядок. Когда у нас в горкоме будет ваше личное дело? Почему вы не вступаете в партию?
Далее Наталья Ивановна стала мне рассказывать, какой у меня «правильный» папа. Да, папа действительно стал «правильным», но после того, как его полечили в ГУЛАГе и выбили почти все зубы. Но я-то был из непуганого поколения и вешать себе добровольно на шею нашу «дорогую и любимую партию» не хотел.
— Я, естественно, готовлюсь к этому важному шагу, — заучено возразил я, когда она сделал паузу. — Но вы же видите, я еще не готов, меня надо еще учить и учить, «как стать коммунистом».
Это была правда, я не готов был стать коммунистом, не хотел и не мог этому учиться. Надо сказать, что хотя Наталья Ивановна была женщиной «идейной», но умной, она хорошо «читала» людей и поэтому сразу поняла, что в области демагогии я образован не по возрасту. Бросив короткий взгляд на настольные часы, она встала из-за стола во весь свой рост, по-мужски протянула мне руку и сказала, что хочет посетить больницу, о которой так много говорят. На этом весь инцидент был исчерпан. В больнице провели партсобрание, новым парторгом избрали медсестру Нину Ефимовну Кардаш, с которой у нас не было проблем. В больнице первый секретарь горкома КПСС не появилась.