— За своих приняли, — облегченно сказал Буряк, — а то наломали бы они нам дров. Какое приказание будет, товарищ военврач?

— Ваше теперь дело, Буряк, засыпать провал. Раненых сгрузить, повозки использовать для подвозки камня, земли и кустарника.

— Есть засыпать провал! — ответил Буряк, вскидывая к мичманке руку.

— Иди, иди, комендант переправы, — засмеялся сержант, хлопая моряка но спине. — Смотри, не наведешь моста — с довольствия снимем.

А внизу у фашистов началось движение. Слышались громкие голоса, слова команды. Очевидно, прибыло подкрепление.

— Скоро начнут, — тихо проговорил Оскольцев.

— Надо бы поднять бойцов с ручным пулеметом повыше. Вон туда!

Лаптев показал на выступ в скале, на котором каким-то чудом прилепился густой куст орешника.

— Срежут, — возразил Оскольцев.

— Замаскировать хорошо, так не срежут.

— Не пойму: дождь, не дождь… — удивился сержант, вытирая мокрую щеку.

— Вроде бы, — подтвердил Лаптев.

Внезапно в ущелье стало сумрачно, поднялся ветер, повалил снег. Вскоре кругом все загудело и застонало, как в штормовую погоду в море. Сверху посыпались камни, вырванные с корнем кусты.

— Бойцов — в укрытие! — скомандовал военврач. — Охранение менять через полчаса.

Такое столпотворение в природе Лаптев видел только в оренбургских степях. Однажды буран застал его и мужа тетки в открытом поле, километрах в семи от деревни. Они только что сложили воз сена, когда поднялся ветер.

— Ну, парень, теперь держись! — крикнул Лаптеву дядька. — Давай заводи лошадь за зарод.

— Успеем же доехать до дому? — возразил он.

— Что, погибнуть захотел? Заводи, говорю!

Двое суток просидели они в стогу. Только к утру третьего дня начало прояснивать. В деревне их считали уже погибшими.

«А может быть, и тут тоже заладит надолго», — подумал Лаптев, стряхивая с ворота снег.