— Остаться здесь и ждать помощи.

— Извините, товарищ майор, но в таких условиях мы потеряем большую часть раненых.

— И все же я считаю, что это выход из положения, — настаивал майор. — Надо связаться со своими, вызвать подмогу.

— Будем пробиваться вперед, — твердо сказал Лаптев. — Тоня, приготовьте раненых к перевязке.

Кончив работу, Лаптев вышел из пещеры. Было уже поздно, на узком лоскуте неба тускло мерцали звезды. Костры догорали. Но никто из уставших бойцов не поднялся, чтобы поддержать огонь. Проверив посты, Лаптев остановился у одной из повозок. На него пахнуло прелым сеном, терпким запахом конского пота. Закурив, военврач стал размышлять над словами майора. Где правда, какое принять решение? Ах, если бы он был строевой командир!

В армию Лаптева взяли в начале сорок второго. Два месяца он пробыл в резерве фронта и лишь после этого попал в действующую часть. Все лето и осень вместе со своим полком Борис провел в оборонительных боях, дважды был контужен, однако, подлечившись в медсанбате, снова возвращался в строй. Лаптеву не раз приходилось под ожесточенным огнем эвакуировать с передовой раненых, оперировать при свете коптилки, сделанной из гильзы снаряда, и даже принимать в полуразрушенном сарае роды у беженок. Он привык к ужасам войны, научился выдержке, спокойствию.

Это помогало в работе.

Больше всего на Лаптева действовали психические травмы людей. Под Краснодаром ранило командира кавалерийской дивизии. Это был старый рубака, бывший боец Первой Конной. Пулей раздробило ему правую руку. Пришлось срочно оперировать. Перед отправкой в госпиталь он с сожалением сказал Лаптеву:

— Какой я теперь генерал? В сторожа гожусь и только.

— Да что вы, товарищ комдив, вы еще повоюете, — успокоил его Борис. — Вам же не саблей махать…

— Эх, доктор, ничего ты не понимаешь в военном деле. Да кто же из конников пойдет за мной, если я даже шашку из ножен не смогу вынуть!

И заплакал горькими старческими слезами…

Свалившаяся на Лаптева ответственность вначале как бы оглушила его. В первые часы все шло по инерции, в силу сложившихся обстоятельств. И вот сейчас, в этом ущелье, он стал осознавать, какую непомерную тяжесть взвалил себе на плечи. Борис понимал, что, проскочив сюда, они не спаслись. Через несколько часов, а может быть, и раньше, фашисты навалятся на отряд. И тогда… «Ну хорошо, — рассуждал он, — нам удастся пройти вперед, к перевалу. А вдруг и там полно вражеских войск? Это, конечно, гибель. Или позорный плен».

Кто-то тронул его за руку. Лаптев оглянулся: рядом стояла военфельдшер. Две недели назад ее перевели в медсанбат из медико-санитарной части стрелкового полка. Эта красивая рослая девушка со спокойными уверенными движениями была хорошей помощницей военного врача. Петряева несколько раз ассистировала Лаптеву, и он остался доволен ею. Она даже немножко нравилась ему, но об этом Лаптев никому не говорил.

— Вам надо поспать, Борис Сергеевич, — тихо сказала девушка.

— Да, пожалуй, — ответил он. — А сами-то что не отдыхаете?

— Столько впечатлений за день, что просто сон не идет. Давеча думала: не доберусь до бивака, упаду. А сейчас неохота ложиться.

Лаптев закурил.

— Вы откуда пришли в армию? — спросил он девушку, чтобы как-то поддержать разговор.

— Из Куйбышева, с третьего курса института. А вы?