— Удивительная солидарность. Ведь между ними всеми наверняка масса противоречий.
— Ничто так не сближает людей, как общий враг. Мы, подчас, излишне миролюбивы. Неразумные принимают нашу добрую волю за слабость. К сожалению, среди политиков запада здравый смысл — не самая распространенная добродетель.
— А второй фактор?
— Хм… видишь ли. В верхах имеет место быть концепция, что России выгоднее не укрепление Китая, с которым со временем у нас почти неизбежны серьезные трения по северным и северо-восточным территориям, а сделка с Микадо и раздел Поднебесной по образцу Кореи. В итоге основную нагрузку военно-полицейских задач на себя возьмут самураи, мы же получим массу выгод при минимальных затратах.
И еще. Дальний Восток он, прости за тавтологию, дальний и есть. Особых коммерческих интересов у большинства ведущих кланов там просто нет. И если в худшем из сценариев мы даже потеряем разом всю Корею, Манчжурию и заодно влияние в Китае, на доходах гроссов это особо не скажется. Что совсем нельзя сказать, о гипотетической ситуации, в которой начнется большая европейская война. Поэтому никто из них и не желает вкладываться в развитие Желтороссии. Прямо об этом, конечно же, никто не скажет, ибо это чревато обвинением в измене. Однако думают так, к сожалению, очень и очень многие!
— Что же, кажется, я вас понял. Но тогда возникает еще один вопрос. Какие отношения с этим «коллективным западом» у наших сенатских фракций?
— Как ты сказал? Коллективный запад? Очень метко. Право же, сегодня день открытий и чеканных формул. Ты положительно меня поражаешь. Возвращаясь к нашей теме, либералы видят на западе идеальный образец политической системы, европейская культура и наука для них — вершина человеческой цивилизации. Ну и деловые интересы многих из гроссов этой партии прямо завязаны на торговлю с Европой и Америкой. Аристократы-землевладельцы проводят по полгода на Лазурном берегу, ведут экспорт зерна и другого продовольствия … У многих и родственные связи там. Впрочем, и мы не видим цели в противостоянии с остальными участниками европейского концерта[5].
— Возможно, следует искать пути раскола этого объединения? Кто там за главного? Кто больше всех старается и мутит воду?
— Это предмет отдельного и большого разговора. И, как ты сам понимаешь, в целом, прерогатива государя и его кабинета.
— Но Совет Одаренных может занять общую позицию…
Март сам себя остановил, наткнувшись на ироничный взгляд Сикорского. В самом деле, о каком единстве в Сенате по данной теме можно вести речь в свете изложенных выше обстоятельств.
— Наши враги прекрасно понимают ситуацию, и прилагают значительные усилия, чтобы никакого единства в рядах гроссов по этому важнейшему делу не было и в помине.
— Что же, Игорь Иванович, благодарю за уделенное мне время. Тут есть о чем подумать…
Глава 8
В прежние времена граф Оссолинский при посещении Петербурга никогда не останавливался в гостиницах. Для бывшего кавалергарда и большого повесы, принадлежавшего по праву рождения к самым сливкам общества, всегда были открыты дома его многочисленных друзей и приятелей. Так, пользуясь их гостеприимством, он мог жить, ни о чем не заботясь и, что особенно немаловажно, не тратя своих скудных средств.
Увы, это все осталось в прошлом. На сей раз, прибыв в Санкт-Петербург, его сиятельство обнаружил, что очень мало кто из прежних знакомых желает принимать его, не говоря уж о том, чтобы дать ему кров. Волей-неволей пришлось остановиться в гостинице, причем не в Англетере, как любила покойная матушка, а в куда более скромных (и дешевых) меблированных комнатах мадам Ряполовой.
Комнат в номере было всего две. В одной расположился сам граф, вторая днем служила гостиной, а ночью там спал доставшийся от покойной матери слуга Джеймс. Впрочем, никаких гостей Оссолинский не принимал по той простой причине, что никто к нему не ходил. В комплекте прилагались старая мебель, давно не видевшие ремонта стены и унылый вид из окна. Было от чего захандрить.
— Рим создан человеческой рукою, Венеция богами создана;
Но каждый согласился бы со мною, что Петербург построил сатана! — мрачно продекларировал граф.
— Милорду что-то угодно? — осторожно заглянул в комнату Джеймс.