«Это те самые люди, — пояснял вл. кн. Александр Михайлович, — которые сначала взяли от империи все, что она могла дать — защиту от черни, право эксплуатировать крестьян, недоплачивать рабочим и обманывать вкладчиков, жизнь, полную неги и очарования…»[710]. Именно эти «бывшие», по словам военного министра Колчака Будберга, и определяли всю «идеологию» белого движения: «Очень тревожен состав ближайших к Деникину кругов и административных верхов; слишком много фамилий, вызывающих воспоминания о непривлекательных сторонах недавнего прошлого; возникают опасения, что и там, как и у нас, ничего не забыли и ничему не научились»[711].
Всю сущность «Белой идеи» с откровенной прямотой выразил призыв лидера российских либералов П. Милюкова — «загнать чернь в стойла»[712]. Методы рекомендовал ультраправый черносотенец В. Пуришкевич: «только публичными расстрелами и виселицей»[713]. Либерал Милюков в этой связи лишь добавлял, что: «бывают времена, когда с народом не приходится считаться»[714]. И не считались:
«С приближением армии к Москве, — вспоминал один из участников событий Н. Воронович, — оставшиеся в ее тылу военные и гражданские чиновники становились все более развязными и, поощряемые крайними реакционными элементами, говорившими (слова ген. Кутепова), что восстановить Россию возможно лишь при помощи кнута и виселицы, всячески старались применять эти способы воссоздания «Единой, Великой и Неделимой России» на вверенной им правительством Деникина территории»[715]. Даже такой представитель правых, как граф Бобринский, глядя на это не выдерживал: «я боюсь не левых, а крайне правых, которые, еще не победив, проявляют столько изуверства и нетерпимости, что становится жутко и страшно»[716].
Цели движения определяют характер армии. И, несмотря на то что свой сословный характер офицерство утратило почти полностью, Белая армия с первых дней своего создания носила не народный, а классовый характер. Этот факт признавал и сам ген. А. Деникин: ««Всенародного ополчения» не вышло. В силу создавшихся условий комплектования, армия в самом зародыше своем таила глубокий органический недостаток, приобретая характер классовый… Печать классового отбора легла на армию прочно…»[717].
«За нас состоятельная буржуазия, спекулянты, купечество, ибо мы защищаем их материальные блага…, — подтверждал Будберг, — Все остальные против нас, частью по настроению, частью активно»[718]. Что касается офицерства, то оно, подводил итог Деникин, «дралось и гибло с высоким мужеством, но наряду с доблестью, иногда рыцарством, в большинстве своем в военной и гражданской жизни оно сохраняло, кастовую нетерпимость, архаическую классовую отчужденность и глубокий консерватизм — иногда с признаками государственности, чаще же с сильным уклоном в сторону реакции»[719].
Красная армия
Гражданская война заставила народных комиссаров создать дисциплинированную военную силу. Те бесформенные и недисциплинированные банды, которые давали отпор чехам, а затем народной сибирской армии, в 1919 г. сменились регулярными войсками.
Мобилизация
Создание «рабоче-крестьянской Красной Армии», началось с декрета Совета народных комиссаров (СНК) от 15 (28) января 1918 г., и строилось на добровольной основе, из «наиболее сознательных и организованных элементов трудящегося класса»[721]. Работа активизировались в связи с угрозой провала Брестских переговоров и начавшимся новым наступлением немцев: 21 февраля было опубликовано воззвание СНК «Социалистическое отечество в опасности», на основании которого верховным главнокомандующим Н. Крыленко был подписан указ о «революционной мобилизации», провозгласивший лозунг «Все к оружию! На защиту революции!»[722]. Указ не касался комплектования армии, которое продолжалось на добровольной основе.
Следующий шаг был сделан 22 апреля, когда в соответствии с идеями К. Маркса о замене армии всеобщим вооружением народа, вышел декрет ВЦИК «Об обязательном обучении военному искусству», на основании которого был создан Всевобуч[723]. Этот шаг, по мнению ген. Н. Головина, был вызван началом развертывания белого движения на Юге России: «большевистская вооруженная сила» начала создаваться «вследствие первого Кубанского похода Добровольческой армии»[724].
К мобилизационным формам организации Красной Армии советское правительство перешло только в ответ на начало иностранной интервенции: буквально на следующий день после восстания чехословацкого корпуса, 29 мая Декретом ВЦИК «О принудительном наборе в Рабоче-крестьянскую Красную армию» была объявлена всеобщая мобилизация рабочих и беднейших крестьян. Обязанность всех граждан защищать социалистическое отечество была закреплена в принятой в июле Конституции РСФСР. В соответствии с ее требованиями к концу июля была введена всеобщая воинская повинность трудящихся.
Летом 1918 г. вооруженные силы «красных» насчитывали 263,8 тыс. красноармейцев, 36,6 тыс. красногвардейцев, 21,9 тыс. партизан. Из них вооружены были только 199 тыс., обучены военному делу — 31 тыс., а готовы к немедленному выступлению — 15,5 тыс.[725] «Сотни и тысячи отрядов самой разнообразной численности, физиономии, дисциплины и боеспособности — вот внешний вид нашей Красной Армии до осени 1918 года, — пояснял М. Тухачевский, — Только с этого момента начинается перелом. Отряды переформируются в полки, полки начинают сводиться в бригады и дивизии»[726]. 1 августа 1918 г. численность Красной армии составляла 331 тыс. человек, 5 сентября — 550 тыс., к концу года — почти 1 млн.[727]
В октябре Ленин выдвинул требование о создании 3-х млн. Красной Армии. К концу 1918 г. в стране действовал 7431 военкомат. Однако для экипировки и оснащения трех миллионов солдат у Советов не хватало около двух миллионов винтовок, почти двух с половиной миллионов шинелей и сапог…[728]. Описывая трудности, с которыми столкнулась мобилизация, ее непосредственный участник С. Оликов отмечал, что «Красная армия находилась в значительно худших условиях, чем какая-то ни было армия в прошлом, — как в отношении продовольствия, одежды и обуви, так и всех видов военного снабжения. Кроме этого, ни одна армия не формировалась в такой короткий срок и под таким давлением превосходящего врага…»[729].
Одной из основных проблем оказалось — отсутствие профессионального командного состава. Без него создание Красной армии было невозможно, неслучайно еще в марте 1918 г. СНК узаконил призыв в Красную Армию «военных специалистов» из бывших офицеров царской армии. «Если бы мы не взяли их на службу и не заставили служить нам, мы не могли бы создать армию…»[730], — признавал Ленин, — «И только при помощи их Красная армия смогла одержать те победы, которые она одержала…»[731]; «Без них Красной армии не было бы… Когда без них пробовали создать Красную армию, то получалась партизанщина, разброд, получалось то, что мы имели 10–12 миллионов штыков, но ни одной дивизии, ни одной годной к войне дивизии не было, и мы не способны были миллионами штыков бороться с ничтожной регулярной армией белых»[732].
«Тем успехом, который нам удалось достичь при создании Красной армии и привождении ее на ратное поле, мы, — подтверждал первый красный главком И. Вацетис, — обязаны почти исключительно тому, что… удалось в сентябре 1918 года поставить в ряды действующей армии на ответственные штабные должности, а равно и на крупные командные посты, лиц с академическим образованием и бывших офицеров Генерального штаба с большим научным и командным опытом старой армии. Без них, само собой разумеется, у нас не было бы никакой Красной армии и не было бы тех успехов, которых мы достигли. Это необходимо признать, и это колоссальнейшая заслуга бывших офицеров Генерального штаба…»[733].
Часть офицеров выступила на стороне «красных», уже на следующий день после Октябрьской революции. Причина этого, по словам Л. Троцкого, заключалась в том, что «большое число офицеров, которые не разделяли наших (большевистских) политических взглядов, но, связанные со своими частями («loyalement attaches»), сопутствовали своим солдатам на поле боя и управляли военными действиями против казаков Краснова»[734]. Среди мотивов поступления офицеров на службу к большевикам немалую роль играли и чисто материальные: с демобилизацией прежней армии офицеры были лишены всех видов пенсий и таким образом, вместе с семьями, всех средств к существованию[735]. Некоторые офицеры, по словам А. Ганина, перешли в Красную армию из старой армии по инерции: «например, большинство работников Ставки остались на своих местах после смены власти», при этом значительная часть из них считала, что большевики не смогут долго удержаться у власти[736].
В тоже время часть офицеров вступала в Красную армию совершенно сознательно. Примером в данном случае мог служить ген. генштаба А. Балтийский, который объяснял свое решение тем, что и он, «и многие другие офицеры, шедшие по тому же пути, служили царю, потому что считали его первым среди слуг отечества, но он не сумел разрешить стоявших перед Россией задач и отрекся. Нашлась группа лиц, вышедших из Государственной Думы, которая взяла на себя задачу продолжать работу управления Россией. Что же! Мы пошли с ними… Но они тоже не справились с задачей, привели Россию в состояние полной разрухи и были отброшены. На их место встали большевики. Мы приняли их как правительство… и пришли к полному убеждению, что они правы, что они действительно строят государство»[737].
При этом, отмечает А. Кавтарадзе, среди бывших офицеров «членов партии большевиков насчитывались буквально единицы». «Чем выше была командная категория, — признавал Реввоенсовет Республики в 1919 г., — тем меньшее число коммунистов мы могли для нее найти…»[738]. Переход на сторону красных, как правило, определялся не восприятием офицерами большевистской идеологии, а чувством воинского долга. Пример тому давал ген. А. Свечин, который указывал, что «Наступление немцев на Псков и Нарву толкнуло меня предложить свои услуги советской власти»[739]. Последнего военного министра Временного правительства эсера ген. А. Верховского, привели в Красную армию революционные мотивы, при этом он указывал, что методы, которые используют большевики, не соответствуют его взглядом, тем не менее: «Мои цели совпадали с целями, поставленными Советской властью и партией…»[740].
Выбор многих офицеров и генералов был действительно совершенно сознательным и принципиальным. Например: 2.09.1918 г. в плен к белым попал один из первых военачальников, вступивших в Красную Армию, бывший генерал-лейтенант фон А. А. Таубе, за отказ «осудить большевизм» и сотрудничать с колчаковцами был приговорен к расстрелу[741]; Бывший генерал-майор, сын солдата А. П. Николаев, командовавший бригадой РККА, был взят белыми в плен в мае 1919 г., за отказ перейти к ним на службу был повешен[742]; Бывший генерал-майор, потомственный дворянин А. Б. Станкевич, командовавший 55-й стрелковой дивизией РККА, попав в плен к белым на Южном фронте в октябре 1919 г. отказался перейти на службу к Деникину, за что подвергся жестоким пыткам и был повешен[743]…
В обобщающем виде настроения этой группы офицеров — сознательно перешедших на сторону красных отражали слова ген. Брусилова: «Понять мне их (большевиков) трудно. Я не сочувствую тем, кто разжигает братоубийственную борьбу. Но я считаюсь с интересами народа и твердо знаю: кто выступает против него, под любыми лозунгами и любыми фразами, — тот авантюрист. Правда, в конечном счете, всегда за народом, этому учит история». «Мы с вами принадлежим к очень небольшой части населения, которая, в силу разных обстоятельств, руководила, направляла жизнь государства, вырабатывала политику. Причем в последние десятилетия делала это настолько скверно, что завела страну в военный и экономический тупик». «Я подчиняюсь воле народа, он вправе иметь правительство, которое желает. Я могу быть не согласен с отдельными положениями, тактикой Советской власти, но, признавая здоровую жизненную основу, охотно отдаю силы на благо горячо любимой Родины»[744].