– Можете и дальше утешаться этой мыслью, грандсиньор, – процедил итлийский мерзавец. – К счастью, у синьоры Айлин есть друзья…

«Друзья, способные ее защитить, если муж этого не хочет», – безошибочно услышал Грегор не сказанное вслух.

– Фарелл, вы… – проговорил он непослушными от ярости губами. – Послушайте, если это какая-то интрига… Если вы решили моими руками отомстить Беатрис…

– Как скажете, – устало отозвался итлиец, опять рухнув на подушку, с которой приподнялся. – Видят Семеро и Баргот, я больше ничего не собираюсь доказывать. Простите, что побеспокоил.

И этот равнодушный тон убедил Грегора быстрее, чем могли бы убедить самые страстные признания.

– Я узнаю правду, – сказал Грегор очень тихо. – И если она такова, как вы говорите, я знаю, что мне делать.

Развернувшись, он пошел к двери, чувствуя, как вокруг сжимается кокон тугой чернильной тьмы, мешая свободно дышать, как его разум тонет в этой черноте, и только одна мысль пробивается через тьму. Назойливая мысль, бьющаяся в висках…

Уже дойдя до двери и толкнув ее, Грегор поймал наконец эту мысль и остановился.

– Почему вы отказались? – резко спросил он и скорее почувствовал обострившимся до предела чутьем, чем услышал судорожный вдох и выдох итлийца.

– Синьорина спасла мне жизнь, – сказал позади него Фарелл. – Полагаете, мне чужда благодарность?

Чернота, грозившая вот-вот сомкнуться над Грегором, вдруг отступила, словно испугавшись слов итлийца, оставив вместо себя острое недоумение и почти мучительный стыд.

«Так я и полагал, – мелькнула мысль, полная изумления. – Именно так. Благодарность простолюдина, наемника… никогда не думал, что она может быть такой! Рисковать жизнью за деньги – их работа, но отдать жизнь просто так, без всякой выгоды, без хитрого расчета?!»

– Простите, – вытолкнул он из сведенного судорогой горла, обернувшись и встретив прямой взгляд ярких желто-зеленых глаз. – Простите, Фарелл. Видит Претемнейшая, я думал о вас куда хуже, чем следовало. Простите, что не сдержал обещания. Я ваш должник… И клянусь Претемнейшей, – договорил он с трудом, горло сводило все сильнее, – что выполню любую вашу просьбу, если это хоть немного искупит мою вину…

– Не говорите его величеству о проклятии, – еле слышно попросил Фарелл. – Он слишком любит ее, чтобы об этом знать.

– Простите, – повторил Грегор в третий раз, толкнул дверь и, выйдя в коридор, привалился к стене, закрыв глаза.

Этот итлиец! Он защищал короля от правды об этой твари, как когда-то самого Грегора защищал от нее Малкольм! Защищал целых двадцать лет!

«Кольм, ради Благих, прости меня! Если бы я только знал, что это за змея… Но теперь я сделаю то, что должен был сделать уже давно… Я не смог уберечь от нее тебя, но, по крайней мере, спасу свою жену и твоего сына. Может быть, ты хотел бы этого, Кольм?»

– Бастельеро! – рявкнул у него над ухом знакомый голос. Голос Малкольма! Грегор в ужасе вздрогнул и открыл глаза. Но это, разумеется, был не тот король. – Что с Лучано? Вы нашли проклятие?

– Простите, ваше величество, – выдавил Грегор, – но я не могу найти проклятие, которого нет.

Правда на грани лжи обжигала нутро и губы. Никогда он не лгал королю! Ни Малкольму, ни… этому. А сейчас…