Скорее всего, не нарочно, но он ядовито ухмыляется, выдав с целью обидеть меня язвительным тоном:

– У тебя никого не было до меня.

Он подчеркивает важностью последнее слово, наконец, остановив глаза на мне. Понимание озаряет, и Лукас неспешно, чтобы не спугнуть, возвращает руки в прежнее положение.

– Ева…

Забыв о не подготовленном багаже, я проношусь мимо Блэнкеншипа в другую комнату, забираю с кровати свой телефон и мчусь к парадной двери. Сдергиваю куртку с вешалки, надеваю без промедления темно-коричневые тимберленды.

– Ну, я же правду сказал, – оправдывает себя Лукас, следуя за мной повсюду.

– Ты сказал это так, будто я никому не нужна, кроме тебя!

– Я погорячился, я не это имел в виду. – Он останавливает меня, когда я уже берусь за ручку двери. – Ева, постой же!

Я поднимаю голову, чтобы на него посмотреть и выслушать, что он собирается мне сказать. Во мне больше снисходительности, чем в нем. Лукас не может разрешить говорить кому-то, помимо себя, если зол.

– Да, мы с Маркусом, – ровным голосом начинаю, потому что Блэнкеншип не решается завести речь, – целовались. Два раза, – выставляю указательный и средний пальцы перед собой. – Теперь ты это знаешь. Но ничего больше не было, тебе ясно? Так получилось… Я не хотела… Я думала о тебе…

Он обрывает меня:

– Думала обо мне? – дерзкий, неуважительный смешок.

– Дай мне договорить, – облокотившись о дверь, я нахмуриваюсь и упираю одну ладонь в бедро.

Лукас вбирает воздух в себя носом и прячет ладони в карманах строгих брюк. Сощурившись, я по-своему рассуждаю:

– Ты выставляешь меня чудовищной…

И вновь он перебивает меня:

– Если ты еще не вычеркнула из головы нашу с Джо переписку, то имеешь полное представление, как я отношусь к изменам, – сухо и притупленно.

Я хочу что-то сказать, но лишь открываю рот первые две минуты, точно рыба, выброшенная на берег.

– Ч-что?.. Я не изменяла тебе!

– Сможешь доказать? – Лукас машет рукой в сторону, оставаясь хладнокровным. – Люди будут думать иначе. Ты понимаешь, как я опозорен?