— Знаем государыня. Знаем горе твое великое. То горе и наше. Многих побили и неспокойно ныне на Москве.

— Что делать присоветуете бояре? Уйти бы нам от сего бесчестия, да некуда. Бунтовщики окаянные караулы поставили свои по всему кремлю. Насилу из дворца царского отвели невежд. Как быть теперь государю? — Наталья Кирилловна тяжелым взглядом обвела собравшихся.

Вопрос царицы долго оставался без ответа. Заметно было, что ближние её может и хотели б ободрить государыню, да не было у них мыслей ободряющих. Наконец решился Борис Голицын.

— Дозволь государыня сказать. — Получив ободряющий кивок, он продолжил — На Москве сейчас неспокойно — много стрельцы шумят и порядка от того нет. Сыны боярские, да дворяне многие готовы порадеть за тебя матушка-государыня, да некому их собрать. Упредили нас Милославские — подняли стрельцов. Князь Долгорукий, упокой господь его душу, сильно надеялся на Матвея Сергеевича. Молод ещё был, да не любим стрельцами. Они и батюшку его старого князя побили, говорят. Нынче Хованские у смутьянов в радости. Таратую стрельцы "любо" кричат ровно они не государевы служилые люди, гулящие донские казачата. Дознал я через людишек верных, что Ванька Милославский, да Васька Голицын подбивают стрельцов царевича Ивана на царство ставить и царевну Софью при нем правительницей хотят сделать. А коли придут стрельцы в Кремль за Иваном Кирилловичем, да за другими ближними твоими царица, то побоятся бояре супротив выступить. Тогда всех потеряем, как бы самим живу остаться. Надо государыня боярина Ивана с братьями и батюшку вашего уговорить постриг принять, да защиту у патриарха просить. А как уйдут стрельцы за реку, так мы с верными людьми в Кремль придем, и царствие Петра Алексеевича в думе средь бояр отстоять сумеем. Чай не впервой сиё.

— Постой князь, ты, верно, всех моих родственников постричь хочешь. С кем мы-то останемся? С тобой и с родичами твоими? — спросила царица.

— Дозволь сестрица и мне слово молвить — дядька Иван в упор посмотрел на Голицына. — Бежать нам надо из Москвы, хоть в Преображенское хоть в Троицу и там поднимать дворян, да детей боярских против бунта.

— Да как же сбежать нам сейчас? Ведь и людей верных не пошлешь — кругом дворца соглядатаи Хованских сторожат. — Вздохнула царица — Все не сможем — надо, чтобы кто остался во дворце.

Долго ещё судили и рядили Борис Голицын с царицыным братом. Мы с Никитой (Олегом Александровичем) да царицей Марфой молча, наблюдали за "прениями". Иногда на стороне Бориса вступался один из сидевших на лавках бояр. Ивана никто кроме его отца не решался поддержать. В какой-то момент мне вдруг стало понятно, что спор сей Голицын и Нарышкин уже давно ведут, но только сейчас он вышел на уровень государыни.

Всё это время царица задумчиво сидела и больше не перебивала спорщиков. Только раз она вмешалась, когда Иван и Борис начали расписывать: кто из думских бояр, стольников, окольничих, думских же дворян и дьяков может поддержать нашу партию, кто будет за Милославских, а кого можно ещё уговорить. Положение складывалось малорадосное. Слишком много было думских, кто колебался и рассчитывал на то, чтобы примкнуть только к уже победившей партии.

Наконец мне этот спор стал надоедать. Я заставил Петра подняться и "перехватил управление".

— Матушка, дозволь мне.

Царица удивленно посмотрела на сына. Было понятно, что Петра взяли на совет для приучения к государственным делам, но в силу малолетства никто не ожидал услышать его мнение. Я не стал дожидаться разрешения и продолжил.

— Коли не можем мы ноне вверху быть, так пусть Софья и Милославские правят пока. Мне венец сей не к спеху. Сестрица с Васькой Голицыным сами со стрельцами смуту и уладят. Коли князь Хованский им убить меня не дал сегодня, то значит, нет у него единства с царевной. Пусть грызутся ако пауки, а мы пока силы соберем, людей верных увидим, да будем дожидаться моих совершенных лет. А как я в лета выйду, то собрать Собор да на нем и принудить родственничков место батюшкино мне отдать. Ибо не было того ещё на Руси святой, что бы сестра поперед брата правила. Надобно только с Софьей наперед установиться, да не ждать когда стрельцы к тому нас принудят, не давать ей силу свою узнать.

— Да что ты говоришь, государь! — Воскликнула матушка. — Мал ты ещё разуметь сиё. Многие сейчас не хотят Милославских. Милославские род многочисленный — всё они под себя возьмут и боярам мало мест будет. Коли оставим венец им — возврата уже не будет.

Тут неожиданно встрял Никита. Был он лишь дьяком, хоть и ближним к царю человеком, но отвечать поперед старших ему было невместно. Однако царица, видно, благоволила ему, и её разрешению ни кто не стал перечить.

— Государыня царица, Государь наш Пётр Алексеевич, дозвольте слово свое молвить — Никита поклонился.

— Говори, Никита Моисеевич — царица по-доброму улыбнулась дьяку, и тот продолжил.

— Государь верно то говорит. Кто по смуте власть возьмет, тот её крепко держать не сможет. А кто по собору тот всем людям московским правым государем будет. Запомнят оне, что Софья возвеличилась волею стрельцов токмо. Дозволь царевне властвовать, покуда сын твой летами мал. Нет у неё советчиков достойных. Полагаю, неправды многие прибудут народу русскому её правления. А как вырастет Пётр, войдет в силу государь, и людей мы верных соберем, так и будут и земство и посадские за нас стоять на соборе, да и бояре с дворянами не все по рукой Милославских радостны будут. Тогда и станет царство нашим. Чай при Софье Милославские все себе заберут, и обиженные бояре милости твоей искать будут, чтобы участь переменить. Да и не было ещё того на Руси, что бы государыня поперед сильного государя властвовала.

— То верно государыня. — Поддержала Никиту царица Марфа. — У Софьи уже и места делят, и тебя с детьми хотят со света сжить. Князь Хованский противится уходу Петра Алексеевича — боится всевластия старого Ивана Милославского — не хочет, видно, полной воли Софье давать. А за ним стрельцы, как он скажет, то они и делать будут. Пока Софья в полную силу не вошла, надо царя спасать. Коли царевна сама венец возьмёт, то и отдавать не захочет. А коли мы ей его даруем, то и обратно забрать завсегда сумеем.

— Сумеем ли, сестрица? — воскликнула государыня. — Уже ли сами должны себя в руки Софье отдать?