– Хорошо, хорошо! Когда наступит час расплаты, мы устроим все так, как вам будет угодно, дорогой хозяин!

– Благодарю!.. Очень может так статься, что я недолго пробуду в Париже… и снова отправлюсь путешествовать… а в дороге всегда нужно столько денег!

– Я не вправе требовать от вас отчета в ваших поступках, господин де Ла Пивардьер; ваши тайны принадлежат вам.

– Вы очень любезны, сударь! Ах! Я вдвойне счастлив, должен признать, что повстречался с вами, мой дорогой господин Симеони! Счастлив не только потому, что имею возможность оказать вам услугу, но и потому… Но вот мы и приехали. Смотрите, вот этот дом слева, с большой, только что переписанной вывеской: «Золотая колесница». Моя жена каждый год подновляет свою вывеску, это одна из ее причуд.

– Госпожа де Ла Пивардьер занимается торговлей?

– Да, она открыла лавку на доставшийся ей после родителей капитал и торгует под своей девичьей фамилией – Моник Латапи. Мне не хотелось, чтобы мое имя было выставлено на вывеске. Все-таки как-то неловко это для дворянина, хотя, конечно, в занятии коммерцией нет ничего постыдного. К тому же, говоря по чести, лавка моей жены «Золотая колесница» просто превосходная! Лучше и не сыщешь! Все придворные закупают у нас галуны, темляки и кружева. Думаю, и теперь там толпа самых отборных покупателей. Ну, Жан Фише, мой друг, ведите лошадей во двор, налево… Там вы упретесь прямо в конюшни; впрочем, я сейчас пришлю к вам Рике, нашего подручного. А мы, мой дорогой господин Симеони, пойдем в лавку. Я уже отсюда вижу мою любезнейшую супругу за прилавком, с ее миленькой племянницей Жильеттой. А, и она уж меня приметила, моя милая Моник… и держу пари, что не помнит себя от радости! Терпение, терпение, моя дорогая красавица! Ну, вот и я!

Действительно ли только дорогая красавица была рада видеть своего супруга? Позволим себе усомниться в том, судя по тому, как она переменилась в лице при появлении в дверях вышепоименованного супруга и его спутника. Боже, что это была за уродина, эта госпожа де Ла Пивардьер! Маленькая горбунья, лет пятидесяти, дурна, как все семь смертных грехов, вместе взятых, черна, как крот, и суха, как треска. Сидя за прилавком, она при первом на нее взгляде очень походила со своими длинными руками на паука, ловящего муху.

Но ожидаемой ею мухой, конечно, был вовсе не муж, и когда прошло мгновение немого удивления, дорогая красавица поспешила выразить это словами.

– Как? Уже, Ла Пивардьер? Вы здесь? – завизжала она. – Но у нас еще только февраль, а вы должны были вернуться не ранее апреля!.. А, так вот как вы соблюдаете договоренности! Что ж, спасибо! Но если вы воображаете, что я буду потакать вашим капризам, то очень ошибаетесь. Давайте поворачивайте-ка опять туда, откуда пришли, мой любезнейший, да поскорее! Зима еще не прошла – слышите, не прошла! – а вы должны были возвратиться только весной… убирайтесь же, убирайтесь!

Не стесняясь нисколько присутствием Паскаля Симеони, который рассматривал ее, как какое-нибудь любопытное насекомое, Моник Латапи продолжала кричать и метаться на своем стуле, будто собиралась накинуться и сожрать своего счастливейшего супруга.

Но тот, не обращая внимания на суровый прием жены, обнимал и целовал свою племянницу Жильетту, премиленькую шестнадцатилетнюю блондиночку, которая, завидев его, радостно бросилась к нему на шею.

Из всего этого искатель приключений заключил, что и ему не следует обращать внимания на вспышку почтенной дамы.

Однако это равнодушие только сильнее взбудоражило маленькую горбунью, и она бы нескоро унялась, если бы Ла Пивардьер не прервал ее.

Взяв с прилавка свечу, он любезно обратился к своему гостю:

– Как вы находите наш магазин, дражайший господин Симеони? – спросил он.

– Он великолепен, сударь! – отвечал Паскаль.

– Наш магазин! – завопила жена Ла Пивардьера. – Каким же бесстыдным надо быть, чтобы осмелиться говорить «наш», когда он принадлежит мне одной!

– Вы можете найти здесь все, что есть самого лучшего и самого нового, – продолжал Ла Пивардьер с той же спокойной улыбкой. – Смотрите, дорогой мой гость, вот галуны по два золотых экю за штуку. Но для вас мы сделаем уступку.

– Как же… уступку! Никогда! Как вы смеете сбавлять мою цену?

– А эти темляки? А эти кисти? Видели ли вы что-нибудь подобное? Не кажется ли вам, любезнейший господин Симеони, что все это сделано рукой волшебницы?