Но тут из соседней комнаты раздался мужской голос: «Марыся, с кем ты там лясы точишь, поди сюда..». Причем окрик был не брата Ивана, а человека постарше. Я услышал через открытую дверь: «Так это и есть твой пшеклентый байстрюк?[17] С Иваном не знаю что делать, еще и этот притащился, гони его в шею». Дальше разговор пошел по-польски, а вскоре маменька вернулась с тонкой пачкой бумаг.
– Вот, Сашенька, – все на месте: метрика, выписка из церковной книги и твой диплом, все сберегла, – гордо заявила маменька, будто подвиг совершила, отстояв их у кого-то, кто хотел отнять, – а живешь ты где?
– Живу пока у Лизы, она в обители и я дом сторожу, а то бы все разворовали давно.
– В обители? – услышав про бесхозный дом, что-то начала прикидывать в уме маман, – она же в сумасшедшем доме была, выходит, ее выпустили?
– Значит, вылечили Лизу, она же от горя помешалась, а время лечит, – ответил я, – но дом и аптека скоро отойдут монастырю – Лиза так распорядилась, поэтому, можно я поживу здесь?
– Дорогой Сашенька, – елейным голосом протянула маман, я не успела тебе сказать, что я на днях выхожу замуж за Казимира Болеславовича. Пан Казимир – отставной уланский ротмистр и он сделал мне предложение, поэтому мы скоро обвенчаемся и уедем в Варшаву. (постой, а не тот ли это улан с которым «застукал» маман Генрих, вот ведь точно говорят, что старая любовь не ржавеет).
– Марыся! – вновь подал зычный командирский голос улан, будто командуя эскадроном (сейчас точно скомандует «пики к бою, рысью марш-марш»), – я еду на скачки, где мой цилиндр и монокль?
– Сейчас, сейчас, Казимеж, – захлопотала маман, выскочив из комнаты (ишь как забегала, небось улан ее поколачивает).
– Да, и денег дай, – грозно потребовал пан Казимеж, – ассигнациями и серебром, что я десятками да пятерками буду с извозчиком расплачиваться?
– Казимеж, – запричитала маман, – у тебя же еще вчера были деньги! Ты опять играл?
– Марыся, ну какой же я шляхтич, если не могу угостить товарищей, – оправдывался отставной улан, да там и было-то денег всего ничего – десятка с мелочью. Дальше на повышенных тонах пошел разговор по-польски, после чего раздался звук пощечины, пан Казимеж (он оказался лысым, плюгавым и кривоногим) с цилиндром в руках и пальто внакидку, чуть не бегом выскочил из комнаты, пробежал по коридору, хлопнула дверь и ясновельможного пана и след простыл.
Из комнаты, где состоялся разговор, вышла, утирая кружевным платочком глаза, маменька, на щеке у нее краснел след пощечины. А, так вот кому прилетело, – подумал я и произнес: «Маменька, а покушать у вас есть, а то я с утра голодный»…
– Милый Сашенька, мы печь топим раз в день, вечером, и тогда у нас горячий обед, а сейчас у нас нет ничего, – ответила маман с некоторым смущением.
– Маменька, раз вы дом продаете, ведь нам с Иваном тоже доля положена?
– Ах Саша, ну что вы все такие меркантильные! – маман изобразила оскорбленную невинность, – у нас полно долгов, только бы расплатиться, и я услышал длительные рассуждения про жадных ростовщиков и воров-скупщиков жилья, из чего сделал вывод о том, что не только мне, но и братцу Ивану ничего не обломится.
– Ну что же, – сказал я, встав и заворачивая в старую газету свои документы, – если мне здесь в корке хлеба и мятой пятерке отказывают, я, пожалуй, пойду. Прощайте, маман, будьте счастливы со своим паном Казимежем, если сможете.
На следующий день я с дедом поехали на его фабрики в Купавне. Я не был там больше года, за это время особенно ничего не изменилось, лишь начинался строиться новый цех (как объяснил дед – для ТНТ) в стороне от других строений.
Я спросил, когда он будет готов (здание строилось из деревянных балок, которые затем будут обшиты досками), дед ответил что через месяц – полтора можно начинать выпуск продукта. Химиков уже подыскали в Московском Университете, в основном, из молодых выпускников, закуплена лабораторная посуда и оборудование. Дед хотел, чтобы я побеседовал с химиками и устроил им что-то вроде экзамена. Это мы отложили на завтра, их же еще пригласить сюда надо. Но дед ответил, что в конторе есть телефон и телеграф, поэтому сейчас протелефонируют в Московское представительство, они оповестят кандидатов и назначим экзамен на завтра, в час дня.
Я согласился с предложением и переночевав в гостевом доме, мы с дедом устроили «смотрины» будущим сотрудникам лабораторий. В результате отсеялась почти треть, многие не знали про синтез анилина и не могли сказать, кто такой Зинин и написать формулы его процесса, а уж кто такой Перкин, знали только два человека из двух дюжин кандидатов. Хотя 3–4 человека произвели очень благоприятное впечатление своими знаниями и интересом к предстоящему делу.
Дед тоже задавал вопросы, похоже, что он уже расставлял людей по местам в предстоящей схеме процесса: кто потянет за начальника, а кто будет просто хорошим и грамотным исполнителем (такие даже более ценны для дела, так как специалиста еще поискать надо, а желающие «руками водить» всегда найдутся).