— Покажите им, куда ее поставить, — крикнул Гарри, быстро спускаясь по лестнице.

Он отсутствовал с полчаса. Сантэн слышала, как время от времени звонит телефон. Вернулся Гарри возмущенным.

— Проклятый телефон просто не замолкает. Все хотят познакомиться с вами, моя дорогая. Вы знаменитость. С вами желает побеседовать еще один журналист.

— Надеюсь, вы сказали нет, папа.

Кажется, за последние два месяца все журналисты Союза просили об интервью. История о девушке, выжившей с ребенком в африканской глуши, привлекла внимание всех газет от Йоханнесбурга и Сиднея до Лондона и Нью-Йорка.

— Я его послал подальше, — заверил Гарри. — Но кое-кто еще очень хочет снова вас увидеть.

— Кто?

— Мой брат, генерал Корни. Он с женой приехал из Дурбана в свой второй дом в Лайон-Копе. Хотят, чтобы мы завтра пришли на ланч и провели с ними день. Я согласился от вашего имени. Надеюсь, я поступил правильно?

— О да, конечно!

Анна отказалась пойти с ними на ланч в Лайон-Коп.

— Здесь слишком много нужно сделать! — объявила она.

Слуги из Тенис-крааля уже дали ей прозвище Чеча — «Торопись!» Это было первое слово языка зулу, которое Анна выучила, и теперь все относились к ней с опасливым уважением.

Гарри и Сантэн покатили по насыпи, усадив Шасу между собой. Когда они добрались до усадьбы с красиво крытым соломой домом, рослый бородатый человек быстро спустился по ступеням, чуть прихрамывая, и раскрыл им объятия.

— Вы словно воскресли из мертвых, — негромко сказал Шон Кортни. — Словами не выразить, что я чувствую. — Потом повернулся и взял Шасу на руки. — Значит, это сын Майкла.

Шаса завопил от восторга, обеими руками вцепился в бороду и попытался вырвать ее с корнем.

Руфь Кортни, жена Шона, женщина за сорок, но моложе пятидесяти, великолепная, в расцвете красоты и элегантности, поцеловала Сантэн в щеку и мягко сказала:

— Майкл был для нас особенным человеком, и вы займете его место в наших сердцах.

За ней стояла молодая женщина. Сантэн сразу узнала ее по фотографии, которую генерал держал при себе во Франции. Буря Кортни еще красивее, чем на снимке: кожа, как лепесток розы, материнские выразительные еврейские глаза, — но красивый рот капризно кривился, а на лице была мина избалованного и чем-то недовольного ребенка. Она поздоровалась с Сантэн по-французски:

— Comment vas-tu, chйrie[44]?

Акцент у нее был ужасный.