На улице, закуривая, Ковалев поинтересовался:
— Кто такой Пискунов-Покровский?
— Фотограф з базара. Подленьки старэча. Потому и верю ему, что — подленьки.
— Чему веришь?
— Что офицерье немецкое с голыми жа́нчинами фотографировал. В том числе и з Натальюшкой.
— И доказательства есть?
— Адкуль! Говорит, немцы негативы сразу атымали, а карточки-дубликатьы, яки оставались, з перепалоху зничтожил, когда советские войска в город вступили.
— Вот видишь.
— Вижу. А вы видели, як покраснела? На воре шапка горит… Мужика ее жалко. Уехали бы куда-нибудь, что ли. Хотць к чертям собачьим. Тут ей шила в мяшке не схаватць.
64
В общежитие, где остановился Ковалев, утром позвонил подполковник Шиленко:
— Александр Григорьевич, зайди в управление. Твоего звонка ждут в Свердловске.
Было не до завтрака. Сжевал черствую булку, запил, водой из-под крана — и к Шиленко.
Разговор с Николаем Борисовичем начался о деле:
— Завершил?
— Можно сказать — да.
— Можно сказать или да?
— Да.
— У нас тоже завершено. Экспертизы проведены. Люди из ИТЛ этапированы. Алтынов — в камере. Приедешь — принимай дело к своему производству.
Надо бы Орлову добавить: «И вести его будешь без меня, самостоятельно», но не стал добавлять — узнав причину, Ковалев может и ослушаться, не сделать того, что сейчас ему скажет.