– Брат Матвей. Слуга твой. Монах с Печенегского монастыря. Извели монастырь чужие, камня не оставили. Теперь в остроге наша обитель. Временная. Летом строиться начнем. Веру нашу до лопарей доносил. Да вот неудачно как-то. Шаманы их приехали. Много! Двое!

– Двое, – эхом отозвался я и грустно вздохнул. Двое – великая сила.

– Благодать-то какая, за веру пострадать! Сегодня испытание мне было! – монах стал трогать себя, проверяя насколько цел, и креститься. – Божьим знаменем награжден и отмечен теперь я.

В разбитую вежу, минуя покосившуюся дверь, вошел волк. Мохнатые бока тяжело подымаются. Язык чуть ли не до пола вывалил. Цокая когтями, подошел. Понюхал меня. Лизнул в щеку. Ушел.

Добрый волчонок. Ласковый. Чего их все боятся?

Я вспомнил.

– Уходить тебя надо, брат Матвей.

– На небеса? – возликовал монах. Я погрустнел, что ж так не везет-то, был бы поп, хоть причастил бы меня и исповедовал. А что взять с монаха?

– Нет, брат Матвей. В монастырь свой.

– Жаль, – монах заплакал. Растер слезы по бороде. – Значит слово Божье мне дальше распространять. Крест свой нести. Понимаю, слова теперь мои со смыслом и с великой силой. Ты силу в них вдохнул! Скажи… – запнулся он.

– Слушаю тебя, любезный.

– А, ты ведь был?.. Ведь не почудился мне? Я не вижу теперь ничего. Ни искр, ни тебя. Голос твой уходит.

– Я и сейчас есть! Никуда не ухожу.

– А бесы? Бесы были?! – закричал монах, спрашивая.

Я задумался. Поднял сжатый кулак на уровень глаз, чтобы лучше видеть. Между плотно сжатыми пальцами хаотично струились черные шлейфы. Обрывочные нити скручивались вокруг кулака или наоборот распрямлялись, устремляясь в разные стороны. Желая вырваться из темницы.

Иногда черный дым принимал форму змей с тонкими телами и хищными головами. Изворачиваясь, твари хотели побольнее меня цапнуть. Но только скользили по коже беззубыми ртами и с досады тихо верещали. Я разжал пальцы и струйки дыма полетели к звездам.

– Были. И мы их победили.

Я откинул от себя шкуру и сел. У очага заворочалась Карху, вставая. Шаман еще спал. В веже царил дневной мрак. Девушка, откидывая полог, первая вышла на холод, в день. Громко вскрикнула.

Я натянул сапоги, схватил из ножен нож и вылетел из вежи.

Гейду, зажав рот рукой, смотрела на раскинутый внизу погост. Крайняя зимняя вежа полностью развалена и разворочена. Бревна валяются в хаотичном порядке. Снег вокруг почернел. Утварь втоптана в снег. Легкий дымок черной копотью поднимается вверх. Нойд тоже вышел, громко зевая. Оценил зрелище, говоря: