— Пожалуй, мне пора идти писать отчет.

— А ремонт-то у нас хоть будет когда? — поинтересовалась медсестра.

— Как только, так сразу, — заявила я оптимистично. — Появятся свободные деньги в бюджете — мы тут же пустим их сюда.

После я попрощалась, подхватила свою папку и сбежала. Хотя даже жалко стало, что на самом деле никак не могу повлиять на мэрию и устроить больнице ремонт. Все же им очень этого не хватает.

Вечера я ждала с каким-то нервным предвкушением. Смыла свой дурацкий грим, приготовила простой ужин, а потом просто сидела на диване и гипнотизировала взглядом настенные часы. Наконец, когда маленькая стрелка дошла до цифры десять, надела куртку, спрятала телефон в карман и вышла из дома.

Темный больничный парк в это время казался особенно зловещим. В туманной дымке силуэты деревьев разымались, превращаясь в темных призраков, тянущих ко мне свои кривые лапы. Несколько светящихся больничных окон неровными кляксами виднелись за ними. Вокруг царила густая тишина, и приходилось внимательно смотреть под ноги, чтобы ступать, не производя сильного шума.

Обойдя здание по широкой дуге, пробралась на задний двор и осторожно приоткрыла дверь черного хода. Темный коридорчик был тихим и безлюдным. Так, теперь мимо лестницы направо и третья дверь по левой стороне.

Я проскользнула внутрь и двинулась в сторону нужной мне кладовки. К счастью, добралась до нее без приключений и, украдкой подсвечивая себе телефоном, чтобы не свалить лежащее здесь барахло, залезла в самый дальний угол. Там за шкафом устроилась на низком ящике, прикрылась огромной коробкой из-под какой-то техники и стала терпеливо ждать.

Время тянулось невыносимо медленно. Я слышала, как мимо кладовки ходили доктора, как уборщица шумно протирала пол в коридоре. Один раз кто-то даже заглянул в мое укрытие, но ничего не стал искать, а просто оставил у стены корзину с тряпьем и ушел. Где-то после одиннадцати послышалось звяканье ключей и звук задвигающейся защелки. Теперь все двери были закрыты. Оставалось подождать еще немного.

Чтобы не уснуть, достала телефон и открыла альбом с фотографиями. Как же жаль, что фото Эрика здесь было всего одно. И вряд ли оно помогло бы мне в деле возвращения его памяти. Один снимок совсем ничего не значит. Тем более для скептика вроде моего жениха. Он всегда выискивает доказательства, обоснования, причинно-следственные связи. И пока у мужчины нет никакого повода верить моим словам. Да если бы я знала, что попаду в такую ситуацию, забила бы всю флешку нашими совместными фото и видео. А так только и оставалось, что смотреть на экран, с которого мне тепло улыбался любимый, и беззвучно глотать соленые слезы.

С большим трудом я просидела так ещё часа два, а потом осторожно выбралась в коридор.

Видимо, здесь очень сильно экономили на электричестве, потому что он освещался светом одинокой тусклой лампочкой, висящей в холле. Но сейчас мне это было только на руку.

Прислушиваясь к каждому подозрительному звуку, на цыпочках дошла до картотеки и надавила на дверную ручку. Тихо скрипнули дверные петли, но с перепугу показалось, что этот скрип слышали даже на другом конце города. В ужасе замерев, я смотрела в тот конец коридора, откуда могла показаться дежурная медсестра. Казалось, еще секунда, и она выйдет, чтобы поймать нарушительницу и сдать ее в полицию. Но все было спокойно. Облегченно выдохнув, просочилась внутрь и закрыла за собой дверь.

Включив фонарик в телефоне, я быстро осмотрела высокие шкафы и нашла тот, на котором красовалась полустертая буква «М».

Так… Макдональд, Марлоу, Мэйсон, Метьюз… А вот и Миллер.

Я села прямо на пол и торопливо осмотрела карту. Да, все верно. Эрик Миллер, дата рождения — 03.06.1989, дата смерти — прочерк. Дата смерти? Кто вообще придумал писать такое на медицинской карте? Вот ненормальный. Впрочем, не важно. Дата рождения правильная, значит, ее Эрик помнит, как ни странно. Что у нас дальше?

А дальше была вся медицинская история моего жениха. Я с недоумением листала карту, искренне поражаясь тому, что вижу. Все болезни, которыми он переболел, начиная от ветрянки в четыре года, и заканчивая переломом ноги прошлой зимой. Это просто ерунда какая-то. Как может человек помнить такие подробности о своей жизни, но не помнить, где он жил и кого любил? Разве такая избирательная амнезия вообще бывает? И выглядит это так реалистично — разные чернила, разный почерк, будто он всю жизнь наблюдается в этой больнице. А такого просто не может быть.

А еще раз вчиталась в бледные чернила на одной из страниц. Надо же, вот и диагноз, и назначения. Нет, сомневаюсь, что все это записано со слов Эрика. Я и сама особо не помню, чем и когда болела раньше. А здесь все есть. И, по-моему, это значит только одно: Эрик в Гленмаре не случайно. Кто-то явно готовился к этой афере, наблюдал за моим мужчиной, собирал сведения. Придумал целую историю для него, притом очень убедительную историю, раз у дотошного адвоката не возникло подозрений и вопросов.

Вот только какая у этого спектакля может быть цель? Совершенно не представляю. Ничего правдоподобного в голову не приходит, только сюжеты из фильмов о каком-нибудь диком реалити-шоу или спятившем психопате, который так развлекается. Ладно, подумаю об этом чуть позже.

А вот и последняя запись. Дата — семнадцатое апреля — день, когда Эрик исчез. Но только одна пометка — госпитализирован. И больше ничего. Ни анамнеза, ни диагноза, ни фамилии врача.