Купер как-то видел эстамп Эшера[6] под названием «Корка», на которой с бюста женщины словно бы срезана полоской кожа и причудливо расположена в пространстве, занимая объем больше первоначального. Там видны и внешняя, и внутренняя поверхности кожи, как если бы ленту нарисовали на невидимой поверхности неправильной формы. Протез Гэллоуэй – минус Гэллоуэй – смотрелся очень похоже. Это было одно-единое, хотя и скрученное, целое, конструкция из пружинок и проводков, слишком хрупкая, чтобы стоять самостоятельно, но, тем не менее, каким-то образом стоящая. Купер видел, как она слегка покачивается, сохраняя равновесие, и кажется слишком живой.

Гэллоуэй, с другой стороны, напоминала тряпичную куклу. Снайдер взглядом попросил Купера о помощи, и они перевернули ее на спину. Она немного владела руками, а голова у нее не болталась по-кукольному, чего ожидал Купер. Вдоль усеянного шрамами позвоночника тянулась металлическая проволока.

– Я тоже была спортсменкой – до несчастного случая, – сказала она.

– Неужели?

– Ну, не твоего класса. Мне было пятнадцать, когда я сломала шею, и весь мир не рукоплескал мне, как бегунье. Девушки в таком возрасте уже слишком стары для бега.

– Это не совсем так, – возразил Купер. – Но после пятнадцати все намного тяжелее.

Она потянулась к одеялу руками, которые действовали не очень хорошо. Вкупе с ее неспособностью приподняться на кровати, наблюдать за этим было больно. Купер протянул руку к краю одеяла.

– Нет, – твердо произнесла она. – Правило первое. Никогда не помогай инвалиду, если тебя не попросили. И неважно, как плохо у нее получается, просто не помогай. Она должна научиться просить, а ты должен научиться позволять ей делать то, что она может.

– Увы, у меня не было знакомых инвалидов.

– Правило второе. Негр может называть себя негром, а инвалид может называть себя инвалидом, но не дай бог здоровому белому человеку произнести любое из этих слов.

Купер откинулся на спинку стула.

– Может, мне проще будет заткнуться, пока ты не перечислишь все правила?

Она улыбнулась.

– На это уйдет весь день. И, если честно, некоторые из них противоречат друг другу. Мы можем быть довольно раздражительными, но я не собираюсь за это извиняться. Это не твоя вина, но мне кажется, что я тебя из-за этого немного ненавижу.

Купер поразмыслил над ее словами.

– Думаю, я бы тоже, наверное, стал.

– Да. Тут нет ничего серьезного. Я с этим уже давно примирилась, после пары тяжелых лет.

Она так и не смогла дотянуться до одеяла и в конце концов, сдалась и попросила его помочь. Купер укрыл ее до шеи.

Он подумал, что еще многое хотел бы узнать, но почувствовал, что она, скорее всего, больше не сможет отвечать на вопросы, что бы она по этому поводу ни говорила. Да и он уже не так горит желанием узнавать ответы. Он уже собрался было спросить, для чего нужны полотенца на кровати, и тут для него внезапно стало очевидным, для чего они нужны, и Купер даже не мог представить, почему не понял этого сразу. Он попросту ничего не знал о ней, и совсем ничего – об инвалидности. Ему было немного стыдно такое признавать, но он не был уверен, что хочет знать об этом больше.

Он никак не смог бы утаить события этого дня от Анны-Луизы, даже если бы захотел. Весь комплекс гудел, пересказывая друг другу историю о том, как Золотая Цыганка слетела с катушек, хотя новость про то, что она уволилась с работы, еще не стала общеизвестной. За время своей очередной смены он рассказал эту историю трижды. Каждый рассказ немного отличался, но все были приближены к правде. Похоже, большинство рассказчиков полагало, что это забавно. Купер предположил, что еще вчера он бы тоже так считал.