— Извольте, — с готовностью ответил Бухбанд, придвигая к себе газету. И вдруг он увидел перстень. На черном фоне выпукло и четко белела серебром голова Медузы Горгоны. Медленно свернув газету и выждав, пока незнакомец повернется к нему лицом, Бухбанд извиняющимся тоном произнес:

— Простите, вы, случаем, не служили в Донском пехотном?

Мужчина молча допил нарзан, тщательно вытер губы большим платком и только после этого ответил:

— Не имел чести, к сожалению…

И направился к выходу четкой походкой военного.

Бухбанд помедлил у стойки, а затем двинулся следом.

В сквере все скамейки были заняты. А на той, где пристроился Степовой, под теплыми лучами дремала старушка. Бухбанд чертыхнулся про себя, но все же опустился рядом с нею. Достал папиросу, и густые облачка дыма поплыли вдоль скамьи. Старушка вначале пыталась отогнать дымок сухонькой ладошкой, но, поняв бесплодность своих усилий, сердито заворчала:

— Какая невоспитанность, молодой человек! Что вы на меня эту вонь пускаете?

— Я вас не трогаю, и вы ко мне не лезьте!

— Весьма. Весьма деликатно! — с упреком вздохнула старуха. Она кинула на Якова Арнольдовича испепеляющий взгляд. — А еще в шляпе! — поднялась и торопливо зашагала прочь. Бухбанд развернул газету и подвинулся к Степовому. Тот улыбался, обнажив ряд белоснежных ровных зубов.

— Бедная бабка, — прошептал он, не поворачивая головы. — Она так блаженно дремала…

— Ладно, говорите, — буркнул Бухбанд.

— Сразу выйти на связь не мог, — объяснил Степовой. — У них своя система конспирации. Назовите места встреч.

— Свистуновская, пять. Перед этим записка на имя Лены Егоровой на Эмировскую, двадцать, с указанием даты и времени встречи. На всякий случай — телефон. Семьдесят — это коммутатор. Спросите Бухбанда…

Коммутатор губчека.