— Что это?

Губы женщины задрожали.

— Это кровь! — прошептала она. — Я… Я считаю, что… что это мой муж убил Сашу!

У Юрия внутри всё перевернулось. Её муж?!

— С чего вы это взяли?

— Давайте пройдём в комнату. Я так боюсь! — она вдруг зарыдала и уткнулась головой следователю в плечо. — Я боюсь его! Он… он не такой, как все! Иногда Юра хороший, но бывает…

Потрясённый Юрий вынужден был обнять супругу своего тёзки за плечи, чтобы хоть немного её успокоить. Её плоть сотрясала сильная дрожь, сопровождаемая всхлипами. Одна грудь, большая и мягкая, упёрлась Юрию в руку, огромный живот прижался к его бедру. «Вот так да! — ошарашено подумал следователь, охваченный ощущением нереальности происходящего. — Вот ситуация! Выходной называется, а? Но правда ли её муж — убийца? Проклятье, надо сделать так, чтобы она успокоилась!»

И Юрий начал гладить волосы Русаковой, бормотать: «Успокойтесь, пожалуйста, он вам ничего не сделает», и вдруг почувствовал, как та ещё сильнее прижалась к нему, чуть–чуть изменив своё положение и обхватив руками его спину. Теперь они находились в тесном параллельном контакте, и её живот упирался прямо в живот Юрия.

«Чего она хочет?! — с ужасом подумал следователь, ощущая, что у него начинается эрекция. — Господи, не стоит ей делать этого, я же, чёрт возьми, на работе! Какого хера она об меня трётся? Тогда, когда я был здесь впервые, она, наоборот, наезжала на меня, а сейчас…»

Но, несмотря на все эти свои мысли, Юрий по–прежнему продолжал гладить одной рукой волосы беременной женщины, в то время как другая его рука начала ласкать её шею. Он понимал, что уже себя не контролирует, но держать свои чувства в узде больше не мог. Чисто инстинктивно он опустил левую руку на ягодицы Русаковой. Пальцы сжались. Эрекция усилилась.

Самой большой ошибкой Юрия было то, что он считал, будто Русакова тоже, как и он, возбуждена и думает о том же. С её стороны он предполагал возможную вероятность (или вероятностную возможность?) физического сближения, но в реальности дело обстояло, к сожалению, совсем не так. Ей просто хотелось, чтобы её успокоили.

Русакова отшатнулась от него, зажмурилась и начала истерически визжать. Лицо у неё покраснело. Следователь понял, что совершил ошибку, и теперь готов был провалиться сквозь пол. Он не должен 6 ыл поступать так, как поступил! Похоже, этой пузатой суке хотелось просто выплакаться и излить вместе со слезами свои подозрения и тревоги. То, что она к нему прижималась, объяснялось всего лишь тем, что ей надо было на что–нибудь опереться. Он, Юрий, должен был играть в эти мгновения роль классического милиционера — доброго, справедливого и понимающе–утешающего.

«Возможно, все её обвинения обосновываются обычной ревностью; у неё нет доказательств, что Лаховского убил её муж. Проклятье, как я мог так ошибиться?!»

— Послушайте, я ничего не хотел! Я подумал…

Русакова вдруг успокоилась и перестала визжать, но лицо у неё по–прежнему оставалось злым и красным. Только сейчас Юрий заметил, что мокрая рубашка валяется возле его ног, хотя он не мог вспомнить, как и в какой момент её выронил.

— Как… как… как вы могли?!

Юрий внезапно разозлился, эрекция его начала быстро сходить на «нет».

— Что «как вы могли»? Не надо было самой ко мне прижиматься! Рассказали бы всё сразу про своего мужа, и ничего бы этого не было!

— Вы хотите сказать… Вы что, хотите сказать, будто я сама всё это начала?!

— Ладно, замнём! — скривился Юрий. — Мы просто друг друга не поняли. Может, если вы наконец успокоились, мы всё же пройдём в комнату и обсудим то, что намеревались обсудить?