Или же (вариант номер три) он и в самом деле телепат и экстрасенс, а Сашу убило и изнасиловало какое–то инопланетное существо, условно именуемое «Астронавтом».
— Если я получу эти записи, — продолжил после короткого молчания Терехин, — то, может быть, мне удастся отослать его обратно. Тогда насилие прекратится, и твой брат останется единственной его жертвой.
Взгляд у него был, как у типичного параноика, или же он был очень хорошим актёром. Может, отдать ему эти записи, если они, конечно, существуют? Отдать — и пускай уматывает!
— Что вообще за записи–то? — спросила она.
— Записная книжка, красная.
— Хорошо, давайте посмотрим. Только пообещайте, что когда найдёте её, то сразу же уйдёте. Меня несколько пугает ваше общество.
— Я не монстр, — напомнил Терехин. — Не забывай об этом. Мне ничего от тебя не нужно, кроме записной книжки. Я возьму её и уйду. Я не буду тебя связывать, резать скальпелем, насиловать и кончать на лицо. Ведь я не монстр.
— Откуда вы вообще знаете об этой записной книжке? Когда Сашу выписали, вы ведь ещё оставались в больнице, а когда выписали и вас, он был мёртв. Так откуда?
В дверь позвонили.
— Блин! — сказала Марина. — А это ещё кто?
Санитар
Сегодня проблем с психами было мало, и поэтому Юрий Русаков, сидя на балконе второго этажа, пытался сочинить стихотворение. За окном, в помещении, группа, состоящая из двух наркоманов, эпилептика, самоубийцы и некрасивого подростка–дисморфофобика, смотрела по телевизору какую–то передачу, изредка обмениваясь комментариями. В углу комнаты расположилась Галина, медсестра, одна из Наблюдателей (так на сленге этой больницы именовались ее служащие). Русаков тоже должен был по всем правилам находиться там, но больные вели себя спокойно, и помощь санитара пока не требовалась.
Это было пока всё, что Русаков успел сочинить. Дальше у него не получалось — на ум лезли разные посторонние мысли, и он никак не мог сосредоточиться и придумать следующую строчку, что заставляло его нервничать. Надо будет поставить себе пару кубов реланиума, а в два и на обед смотаться.
Интересно, как обстоят сейчас дела у Терехина?
«С желаньем твёрдым мир избавить от страданья…»
Нет, что–то не очень. Не нравится мне это «с желаньем твёрдым». Или сделать «желая твёрдо»? Попробовать пока сочинить дальше, а это словосочетание заменить потом? А если «с безумной целью»? Нет, в предыдущей строчке уже было однокоренное слово — «безумие», лучше не повторяться.
— Сука! — тихо сказал он вслух и, спрятав блокнот и ручку в карман халата, уставился в небо. Ему вдруг показалось, что за его спиной кто–то стоит. Русаков обернулся — балкон был пуст. Спустя минуту он поправил очки и вернулся к стихотворению.
Так, что же это получается? Лечение не нейролептиками и транками, а какими–то физическими предметами? Хм. Ладно, попробую–ка дальше.
Нет, лучше «помутнённого сознанья». Правда, размер сбивается, но это тоже иногда хорошо.
Ну, вот и всё, кажется. Русаков перечитал получившееся стихотворение и остался вполне доволен. Восемь строк. Правда, жестковато всё это выглядит: главный герой, скорее, маньяк какой–то, а не санитар.