– Значит и монахи нужны будут?
– Нет, новых монахов еще рано постригать, мало у вас людей. Пришлю я вам еще двоих монахов помоложе – пусть заботятся о монастырском хозяйстве и готовятся рано или поздно к рукоположению в епископы. А вот лет через двадцать можете потихоньку набирать местных. Глядишь, и епископы у вас из своих появятся.
Я рассказал ему про будущий голод. Он помолчал, а затем сказал:
– Благословлю я все монастыри, чтобы сохранили семенной запас на год позже, а в следующем году чтобы крестьяне монастырские сажали лишь озимые, и то только в южных селах. И чтобы излишки в следующем году крестьянам раздавали. Не все, конечно, последуют моему благословению, но я пошлю своих людей проверить, так ли все это делается. Можно им поручить и раздачу пищи голодающим. Да и картофель твой – я заметил, что, в отличие от Бориса, он это слово произнес правильно, – они еще в этом году сажать начнут, если ты раздашь им клубни – так ведь ты сказал, из них его выращивают?
– Истинно так, преосвященный владыко. Сообщу нашим, чтобы привозили ее, например, в Новгород. Осень будет тёплая, так что картофель вырастет.
– Тогда в Юрьев монастырь. Тамошний архимандрит – человек не только набожный, но и умеет хозяйство устраивать. Он и проследит, чтобы твои клубни были доставлены в окрестные монастыри. А в Москву вези их в Симонов монастырь, я дам им весточку. И в Троице-Сергиеву обитель. И накажу я им, чтобы разослали всюду, куда только можно.
Смутного же времени не бойся, оно все равно будет, но быстро закончится.
Тут я еще больше удивился – про Смуту он узнать никак не мог, ведь царю я рассказал лишь вчера пополудни, после того, как тот уже отправил весточку Святейшему.
После была трапеза, в трапезной Иоанно-Богословского монастыря неподалеку. Для царя был, как и в тереме, накрыт особый столик, а вот патриарх довольствовался местом на лавке за общим столом. Кормили хорошо, но не так обильно, как у Бориса – были уха, рыба, соленья, овощи, и все это с квасом, а в конце всем налили по рюмочке монастырской наливки. Потом патриарх благословил нас и сказал:
– Помните, дети мои, в субботу жду вас на вечерню в Успенском соборе, а потом на исповедь.
И, несмотря на долгую дорогу, уехал обратно в Москву, как его ни упрашивал остаться Борис.
6. А вас, Штирлиц…
Вечер после отъезда Святейшего мы провели вместе с Борисом. Вопросов у него было множество – и к нашим предложениям по аграрной реформе, и по военной, и по образовательной, и по поиску месторождений… Меня поразило, что этот, в общем, осторожный и недоверчивый человек столь быстро решил довериться нам. Единственное, что приходило на ум – он не видел в нас угрозы. Мы ничего не требовали, ни на что не претендовали, и не собирались участвовать ни в каких «играх престолов». А еще, такое у меня сложилось впечатление, ему импонировало, что мы честно признавались, когда какие-либо вопросы были вне нашей компетенции. Так, например, по большинству вопросов по сельскому хозяйству мы ничего сказать не смогли, зато рассказали, что у нас есть в Москве агроном, который в этом хорошо разбирается.
Когда стемнело, мы удалились в комнаты, предоставленные нам в одном из гостевых домов. Нам повезло – кроме нас, там никого не было, и мы могли, не привлекая ничьего внимания, выйти на связь по переносной рации с нашими ребятами у Хорошева. Нужно было срочно связаться с Николаевом, чтобы они прямо сейчас высылали учителей, военных инструкторов, и оружие в Москву, и, кроме того, картофель в Новгород и ту же Москву, для распределения согласно указаниям патриарха. Он дал нам понять, что соответствующие распоряжения будут немедленно отправлены во все три монастыря; даже в Новгород его гонец прибудет не позднее, чем через пять-шесть дней. Так что нужно было торопиться – хоть осень в этом году обещают теплую и долгую, но, все равно, сажать картошку нужно уже сейчас.
На следующее утро, когда мы уже садились в поезд Богдана, к нам подошел рында и приказал мне от имени царя остаться в Вязёмах. Мои вещи отнесли в комнату на втором этаже царского терема – как я потом узнал, подобной милости удостаивались немногие. А сам я предстал пред светлы государевы очи.
– Поедешь со мной в субботу, княже, – сказал Борис. – Подумал я, твои люди без тебя справятся, а мне хотелось бы еще многое знать.
Четверг и пятницу я практически все время провел в августейшей компании. Царь хотел знать все – и про размеры и внутреннее устройство Русской Америки, и про наших соседей, и про прочие колонии на американском континенте, и про местное население… Не обошел он вниманием и подробности нашего путешествия, включая и новые наши территории, и первую заморскую колонию, и Африку. Особенно его заинтересовали подробности наших визитов в Санта-Лусию и материковую Испанию, а также сведения об испанском дворе, о тамошних нравах, о личностях Филиппа и Маргариты, а также о том, что произошло с Испанией в нашей истории, и какие изменения, по моему мнению, могут произойти после нашего появления.
Но самым интересным для него были две темы – отношения со Швецией, и планы развития Невского устья и побережья Финского залива. Про Столарма он сказал лишь:
– Доносили мне про сего мужа. Не верю я шведам, но сей не предал Сигизмунда, и главу на плаху ради него положил. Мыслю, можно ему доверять.
– Истинно так, государю, – заговорил я на своей дикой смеси русского двадцатого века, церковнославянского, и того, что я успел услышать в веке шестнадцатом. – Сей если что пообещает, то исполнит. А вот недоброй памяти Карл был клятвопреступником и убийцей.