А за год до того была ссора с Австро-Венгрией угашенная в зародыше.
В 1883 во время официального обеда в Зимнем дворце австрийский посол произнес речь полную завуалированных угроз, требуя у России не препятствовать поползновениям Вены. Александр, хотя и слушал его, но никак не реагировал. Посол стал раздражаться все больше и больше и под конец не сдержавшись заявил что мобилизация двух или трех корпусов вероятно сделает русского монарха внимательнее. Александр, не изменившись в лице, взял со стола серебряную вилку, и завязал ее узлом.
«Вот что я сделаю с вашими корпусами», — негромко и совершенно спокойно сказал отец…
Разумеется, ни о какой мобилизации впредь не возникало и речи.
Правда Боснию австрияки все равно заняли…
Потом — задним числом говорили что лучше было бы договорится с Веной — и разделить сферы влияния на Балканах еще в семидесятых. Но дескать все испортил Горчаков — немцев не терпевший.
Да что уж теперь говорить!
Георгий вдруг с грустью подумал что наверняка его не назовут «миротворцем» — ведь на его век наверняка придется хотя бы одна — и хорошо если так! — война.
Но это наверное все же внешнее в отцовских деяниях…
Главное — нечто иное…
Было что-то еще в отцовском правлении — не мягком — скорее суровом — но вместе с тем как то по особенному человеческом и русском.
«У нас царь не механик при машине, но пугало для огородных птиц», — написал как-то историк Ключевский. Его отец был последним наверное — кто пытался быть хоть и не механиком при государственном механизме — как шведские или бельгийские к примеру государи или все эти президенты — но уж точно не пугалом или золоченой куклой на троне.
Что-то такое важное и неуловимое ушло вместе с ним. Ибо хотя Георгий не умел подобрать нужные слова — но понимал — наступили такие времена и в России и в мире — что так как правил отец уже править и царствовать у него не выйдет.
Сейчас он вспоминал афоризмы из дедовской тетрадки — ее показывал погибший монарх детям.
«Власть царя над человеком происходит от Бога, но не делай эту власть насмешкой над Богом и человеком». «Уважай закон. Если законом пренебрегает царь, он не будет храним и народом. И наконец — «Революция — есть губительное усилие перескочить из понедельника прямо в среду. Но и усилие перескочить из понедельника в воскресенье столь же губительно». А Победоносцев ведь хочет именно этого. Увы — неглупый человек — но не понимает что как ни жаль — а по старому нельзя. И того не разумеет что Россия это все ж нечто большее, чем выдуманная им «Ледяная пустыня, по которой бродит лихой человек с топором».
За окнами меж тем стемнело. Внутри поезда движение мало ощущалось — лишь по теням, мелькавшим в щелях занавесей можно было понять что они пересекают пространство Русской равнины, отделяющее новую столицу от старой…
Под потолком зажглась матовая полусфера — поезд был полностью оборудован электрическими лампами (чему способствовал вывод Следственной комиссии что возгорания после крушения были вызваны газово-калильным освещением в некоторых вагонах).
Светильники в стиле модерн на пятьдесят вольт напряжения и с лампами на двадцать пять свечей — как он помнил.
Прозвенел звонок и в дверях появился поездной служитель в особой форме — на нем был русский кафтан, украшенный поясом и зелеными нашивками. Еще старая отцом придуманная… Он осведомился: не нужно ли государю чего, и исчез…
А Георгий же почему-то подумал об одном отцовском решении трехлетней давности — касающемся дел заморских.