– Латуш, я найду тебя и поражу страшной смертью!

Я ударил коня плетью и, продолжая громко смеяться, помчался вперёд. Но уже в первой деревне я обменял своих коней на трёх ослов. Погрузил на них вязанки тростника, а под тростник спрятал мумию.

Я двигался только ночами и не по дороге, а по краю Ливийской пустыни.

Когда я, наконец, добрался до Нэ, то я знал, что мне делать. Я находился на левом берегу реки, напротив города, а рядом высился огромный дом Вечности, где парасхиты готовили мумии. Здесь даже днём боялись появляться египтяне, а ночью только гиены, привлечённые запахом гнилого мяса, бродили вокруг.

Я был уверен, что мой разговор с царицей был подслушан кем-то и передан Манрепте и что юный царь царей слишком слаб, чтобы противиться воле жрецов и Хоремхеба….вот кто стремился стать фараоном!

Однако нужно было спешить, и я направился к высокой стене дома Вечности. Идя вдоль неё, я вскоре наткнулся на дверь, как и говорила Анхесенпаамон. Дверь была открыта. Я толкнул её и оказался во дворе, где у костра грелись стражники. Ночь была холодной. Я осторожно скользнул со своей ношей к ступеням входа и проскочил в пустынный зал. В полной темноте, зная расположение комнат, я направился в ту часть здания, где хранились перед погребением мумии царской семьи.

Я зажёг небольшой факел, когда вступил в царский зал и увидел на столе только одну мумию. Это была божественная Кийя или то, что осталось от неё. Рядом по сторонам лежали те предметы, которые были приготовлены для её вечной жизни в загробном мире. А на столе стояли четыре канопы – сосуды – с внутренностями божественной красавицы. Вдруг что-то меня смутило, и я наклонил факел к маленьким крышкам канопы. На их верхней части была искусно вырезана голова Кийи – и это было в обычае того времени – но, приглядевшись, ещё раз подивился женской мести. Урей, который носила любимая жена царя и который украшал голову статуэтки, был отбит на всех канопах.

Я опустил рядом с Кийей Эхнатона, встал на колени и пролил обильные слёзы. И в тот же миг перед моими глазами прошли дикие картины того раздора, предательства и интриг, что омрачили последние годы Эхнатона. Он хотел счастья для себя, для своих близких, но познал только горе. Я изменил надписи на антропоидном гробу Кийи, положил в него мумию Эхнатона, а мумию Кийи спрятал в подвале.

На следующий день, когда я сидел в харчевне среди парасхитов – художников, скульпторов, музыкантов – я услышал разговор людей обо мне, которые не догадывались, что я сидел рядом с ними…

– Шпионы Манрепты шли за ним и узнали, что он в доме Вечности подменил мумию Кийи мумией царя Эхнатона.– И под смех товарищей, говоривший добавил, – Теперь Ба Эхнатона вряд ли найдёт свою мумию.

Я повернулся и спросил парасхита:

– А что Манрепта? Ведь он ненавидел отступника из Ахетатона?

– Чем ты слушал? Я же сказал, что Манрепта отправился в долину царей сводить счёты с Эхнатоном.

– И давно?

– Утром.

Долина царей находилась в глубоком ущелье, среди скал. В полуденный зной скалы накалялись так, что, казалось, воздух испарялся в долине, и дышать было трудно. Это было дикое место. Великие цари надеялись, что сюда не доберутся грабители и не потревожат вечный покой их мумий. Но грабители приходили сюда в полдень, когда стража пряталась от жары в своих казармах, и вскрывали гробницы, вырубленные в скалах.

Я шёл по извилистой дороге в долине, закутав тряпкой голову от палящих лучей солнца. Где-то впереди глухо прозвучали голоса людей и слабый лай собак. Я, задыхаясь, ускорил шаги. И вот, наконец, за гребнем покатой скалы я увидел группу жрецов и рабов с носилками. Здесь же была на поводу свора тощих собак. Все стояли под зонтами у вскрытого входа в усыпальницу. Я увидел оживлённое лицо Манрепты, который нетерпеливо топтался на месте и покрикивал в сторону усыпальницы:

– Ну, скорей, скорей!

Из-за разбитой двери доносился грохот ударов. Вскоре он затих. И вот в клубах пыли из коридора вышли жрецы с мумией в руках. Манрепта. подпрыгнул и указал пальцем себе под ноги

– Поставьте его сюда, на колени.