Разгромленные остатки трёх римских легионов стремительно отступали по раскисшим от дождей дорогам в сторону Рейна…к границе, откуда всего две недели назад беспечные, сытые и уверенные в себе сотрясатели Вселенной под руководством Квинктилия Вара вторглись в земли германского племени батавов с целью грабежа и усмирения последних.

Поход обещал быть прогулкой. Да и какой римский солдат, изнурённый тяжёлой лагерной работой и убогим рационом, не мечтал о походах, когда и кормили хорошо, и была возможность отличиться, и, разумеется, что было более всего привлекательней, заполучить хорошеньких женщин.

Батавы медленно уходили, увлекая противника за собой в глухие массивы Тевтобургского леса, где трудно было развернуться повозкам, пройти коннице. Легионеры увязали в грязи, двигались друг за другом цепочками. Но вот всё чаще и чаще из-за ближайших деревьев начали выскакивать бородатые германцы, одетые в шкуры. Батавы обрушивали стремительные удары по растерянному противнику и, захватив десятка два пленных, исчезали, чтобы спустя несколько минут атаковать римлян в другом месте. Эти атаки непрерывно следовали одна за другой…день и ночь две недели, порождая страх в душах легионеров. И когда, наконец, Квинктилий Вар повернул, ослабленную потерями, армию назад, то отступление её вскоре перешло в паническое бегство. Были брошены все повозки, боевые орудия, скот.

Многодневный дождь сделал дороги труднопроходимыми. На пути движения армии батавы выкапывали волчьи ямы, куда попадали десятки солдат, перегораживали дороги завалами из срубленных деревьев, бросали под ноги идущих легионеров головы их товарищей, пробирались в середину отступающих колонн, чтобы неожиданно с рёвом и криком набрасываться на уставших и обезумевших римлян, многие их которых были не в силах сопротивляться.

Большая группа легионеров, состоявшая из центурионов и старослужащих солдат, тесным кольцом шла вокруг носилок, на которых лежал раненый Квинктилий Вар. Лицо легата было искажено гримасой страдания от чувства позора. Он держал в руке меч, готовый пронзить себя в любую секунду, но надежда спасти остатки легионов удерживала римлянина от этого поступка. Приподнявшись на носилках, он напряжённо вглядывался в глубину узкой извилистой дороги.Там, где-то совсем рядом кончался лес. А за ним тянулась широкая прирейнская долина, за рекой стояли вышки и посты римских пограничных отрядов. Когда ему показалось, что он увидел впереди меж густых ветвей деревьев далёкий блеск речной глади, на дорогу с двух сторон высыпали из леса сотни и сотни голубоглазых варваров. Свистнули стрелы. Одна из них впилась в грудь легата. Он, хрипя, сорвал с груди орден – знак командующего – и с трудом найдя в первом ряду группы легионеров того, кого искал, надсадно крикнул:

– Понтий Пилат!

На его крик обернулся юный трибун шестнадцати лет, покрытый грязью и кровью с головы до ног. Он бросился к носилкам. Квинктилий швырнул ему свой знак и указал на толпу батавов, которые впервые за многие дни, торжествуя, решили сразиться со своим врагом открыто – лицом к лицу.

Легат, кашляя кровью, прохрипел:

– Построй всех…трубач сбор…меня бросить!

И он со стоном, обхватив рукоятку меча двумя руками, пронзил своё сердце. Так умер патриций, судьба которого, казалось, была счастливой и завидной. В юности он был легатом в армиях Октавиана, а после окончания гражданской войны, в эпоху вечного мира, стал наместником провинции «Сирия» и вошёл в историю тем, что судил сыновей иудейского царя Ирода Великого. И вот бесславный конец здесь, в забытом богами болотистом краю холодной страны. Земная жизнь патриция кончилась.

По сигналу Пилата скрипуче заревели трубы, объявляя большой сбор и тем самым указывая, как своим солдатам, так и врагам, местонахождение ядра армии. Со всех сторон на сигнал трубачей бежали, пробивались сквозь заросли кустов, деревьев и ряды германцев, легионеры.

– Черепаху! Здесь! – громовым голосом прокричал Пилат, указывая окровавленным мечом на дорогу.

Легионеры быстро увеличивали собой колонну, что неподвижно стояла на дороге , укрытая словно единым панцирем огромными щитами, на которых солнце, выглянув из-за туч, засияло холодным блеском.

Батавы, при виде этого единого и всегда страшного своей плотностью тела, нерешительно остановились. Но те из них, кто был в конце толпы и ничего не видел, криками и толчками понуждали стоявших впереди собратьев к нападению на римлян. И всё более скучивались на одном месте. Из их рядов, расшвыривая по сторонам соплеменников, вышел вперёд рослый молодой германец. Потрясая копьём и взбадривая себя криками, он призывно махнул рукой своим товарищам и двинулся навстречу колонне римлян.

Понтий Пилат впился взглядом в батава и приказал трубачу дать сигнал «В бой!». И прикрывая щитом своё тело от секущих воздух стрел, с мечом в руке он бросился на батава.