Ладья, сопровождаемая чудесной музыкой, прошла между берегов канала, полных ликующей толпы людей и остановилась в той части парка, куда имели право доступа только родственники царя, ты – Моисей, и я– астролог.

Мы начали пировать.

Я приблизился к царю и рассказал владыке о твоих мыслях и заметил, как насторожилось у тебя лицо. Ты понял, что я говорил о тебе. Царь, смеясь, принял из корзины сочный плод, поцеловал его и протянул слуге.

– Дай Моисею…Успокойся, Латуш. Ему на трон путь закрыт. Народ никогда не возложит урей на голову иудея. – Царь вновь улыбнулся визирю, то есть, тебе, и сказал: – Стань его сокровенным другом. И удержи его руку, если он захочет убить меня.

– Владыка, ты его подозреваешь?

– Нет, я его люблю. Но в последний год – с того дня, как ты появился при дворе – мои кравчие, которые пробовали моё вино, стали куда-то исчезать.

Царь, весело мигая мне глазами, откинулся на подушки и, хлопая в ладоши, сказал:

– Их кто-то отравил, как собак. Последний издох сегодня утром.

Царь поднял своё лицо к небу и, сильно распахнув наполовину беззубый, огромный рот, оглушительно расхохотался. Я ушёл к тебе за маленький столик. Ты осторожно крутил в руках подарок царя и обильно потел. Было душно. Опахала слуг нагоняли на нас горячий воздух, что приходил с ливийских гор и пустынь.

– Моисей, – окликнул я тебя, – позволь мне быть твоим доверенным другом.

Ты вздрогнул, сжал пальцами абрикос, брезгливым жестом отбросил раздавленный плод и улыбнулся.

– Мы давно друзья, Латуш.

– Тогда, визирь, могу ли я спросить тебя кое о чём?

– Говори, – с деланным равнодушием ответил ты, обращая улыбку в сторону царя, который внимательно следил за нами.

– Был ли ты, Моисей, прошлой ночью в иудейском квартале у купца Варнавы?

Ты бросил на меня стремительный, ненавидящий взгляд и, вздрагивающим голосом жестоко сказал:

– Мне ли, великому визирю, болтаться по ночам и говорить с купцами?

– Выходит, что имя Варнавы тебе неизвестно?

– Конечно, нет.

Я указал взглядом на одно из богатых украшений, что висели на твоей широкой груди. Украшение представляло собой обычную золотую пластину, без каких-либо знаков и рисунков. Я мягко заговорил: