Полина вышла из школы озадаченная. Что хотела сказать Дарина Дмитриевна? Они договорились встретиться в конце недели.

Правда, сложилось так, что учительница уже на следующий день заболела и вышла на больничный. Поэтому поговорить им удалось только на родительском собрании в конце третьей четверти.

В тот вечер поведение учительницы не давало Полине покоя, и чем дольше она думала о словах Дарины Дмитриевны, тем сильнее наваливалась тоска. Чтобы как-то превозмочь депрессивное состояние, Полина позвонила Светлане, и сестры некоторое время говорили по скайпу, но в итоге Полина под надуманным предлогом свернула беседу, потому что вместо желаемой радости от общения почувствовала лишь раздражение.

Спать не хотелось, и она попросила Женю поставить их любимый фильм, который неизменно вызывал интерес и поднимал ей настроение, сколько его ни пересматривай.

Но на этот раз Полина не сумела досмотреть киношедевр до конца. Герои вдруг показались плоскими, сюжет – нелепым, а диалоги глупыми и пресными. В итоге она решила принять еще одну таблетку и попытаться уснуть, тем более что Женя давно уже похрапывал.

Полина вышла из спальни и отправилась на кухню за водой. Проходя мимо детской, она почувствовала, что из-под двери тянет холодом.

«Наверное, окно открыто», – подумала она и зашла внутрь.

В комнате было темно – непроглядная, стылая, влажная мгла. На нее пахнуло сыростью, как из глубокого погреба. Полина хотела подойти к окну, которое было напротив входной двери, но поняла, что не видит его. Вообще ничего перед собой не видит.

Она застыла на пороге, старясь понять, что происходит: обычно такой темени в городских квартирах не бывает, ведь включено уличное освещение.

«А что, если я внезапно ослепла?!»

Полина растерянно заморгала, сняла очки, прикоснулась к глазам.

«Спокойно, спокойно, без паники, все хорошо!»

Но руки и ноги заледенели, будто она голышом вышла на мороз.

– Алик, – прошептала Полина, по-прежнему не в силах ничего разглядеть впереди себя. – Алик, ты спишь?

В ответ раздался звук, который она потом часто слышала во сне. Из глубины комнаты, с того места, где стояла кровать приемного сына, раздалось хихиканье. Сумасшедший, тонкий смех, в котором человеческого было не больше, чем в волчьем вое.

Нужно выйти отсюда. Срочно!

Но у нее не получалось. Пытаясь заставить себя сделать шаг назад, Полина так и стояла на пороге, дрожа от холода и страха, чувствуя, что тело от внезапно накатившего ужаса покрылось противным липким потом. Она ощутила острую резь и тяжесть внизу живота, но и осознание того, что мочевой пузырь вот-вот может не выдержать, не вернуло ей способности двигаться. Полина беспомощно застыла, а тот, кто поджидал ее в темноте, продолжал смеяться жутким, леденящим смехом без тени веселья.

«Соня боялась спать с ним в одной комнате! Он пугал ее!»

Но ведь все прояснилось, это был сомнамбулизм, и позже Сонечка не жаловалась. А сейчас тогда что это? Одно из проявлений лунатизма?

Неизвестно, сколько времени она так простояла (Полина потеряла способность ориентироваться во времени и пространстве), когда внезапно раздался резкий скрип, будто лежащий человек быстро сел в постели, отчего взвизгнули пружины.