– Мы справимся, – снова проговорил он.

Полина кивнула и пошла в ванную, переодеться в домашнее платье.

Часа через два она собрала в кулак все свое мужество и толкнула дверь детской. Нужно сделать это сейчас, пока они в квартире одни, без Алика.

Увиденное потрясло Полину. Она застыла на пороге, не в силах поверить своим глазам. Неужели она действительно видит это?

– Зачем ты это сделал? – выкрикнула она, когда к ней вернулась способность говорить. – Женя, как ты мог?

Теперь это была комната Алика. Здесь больше не было Сониного дивана, стола, игрушек, учебников. Никакой перегородки – пространство снова было цельным, выполненным в строгих сине-белых тонах. В комнате царил абсолютный порядок, каждая вещь знала свое место. Даже воздух, увлажненный и чистый, казался иным, не таким, как при Соне.

– Ты просто… стер ее! Как будто нашей дочери никогда не существовало! – продолжала кричать Полина. – Куда ты дел ее вещи? Отнес на помойку?

Она замахнулась, чтобы дать мужу пощечину, но Женя перехватил ее руку и притянул жену к себя, крепко обнял. Полина принялась вырываться, биться в его руках, выкрикивая что-то бессвязное. Муж не отпускал, и наконец, прекратив борьбу, она затихла.

– Отпусти, – все еще тяжело дыша, проговорила Полина, и он повиновался.

– Выслушай меня, – попросил Женя. – Можно мне объяснить?

Полина смотрела на него ненавидящим взглядом.

– Твой врач, Олег Павлович… он сказал, что мы не должна превращать эту комнату в мемориал, в кладбище. В музей нашей умершей дочери. Он говорил, что ты захочешь видеть все на тех же местах, как было при Соне. Станешь каждый день приходить сюда, садиться на ее кровать. Листать ее книги, вдыхать запах одежды, держать в руках ее плюшевых зайцев. Ты ведь уже делала это, пока не попала в больницу. Не ела, ничем не могла заняться… Постепенно из реальной жизни ты переместилась бы в… – Он запнулся и посмотрел на Полину. Она слушала, все так же молча, но в глазах появилось что-то похожее на понимание, согласие. Приободренный, Женя заговорил дальше: – Олег Павлович сказал, это сломает тебя, уничтожит твою личность. Сведет в могилу вслед за… Это убьет тебя! Нужно научиться жить дальше, принять потерю, смириться с ней и жить.

– Но разве ты не мог посоветоваться со мной? Спросить, что я думаю? Неужели мое мнение ровным счетом ничего не значит? Или это врач велел тебе обращаться со мной, как с безмозглой куклой?

– А если бы я спросил, Поля? – Женя запустил пятерню в волосы, губы его задрожали. – Если бы спросил? Что ты ответила бы? Ты не позволила бы и пальцем тронуть ее вещи! Мы оставили бы все как есть и день за днем сходили с ума! Да, Олег Павлович посоветовал мне сделать это до твоего возвращения! Но что тут плохого? Он хотел как лучше, я тоже этого хотел!

– Но разве это не значит – предать Сонину память? Вычеркнуть ее из жизни? – еле слышно проговорила Полина.

– Нет, не значит. – Его голос звучал безапелляционно, Женя верил в то, что говорил. – Память – вот здесь. – Муж взял ее ладонь и приложил к левой стороне своей груди. – Она в сердце, Поля. В сердце, в душе, а не в плюшевых игрушках или зубной щетке.

Некоторое время они стояли, не говоря ни слова. Полина обдумывала слова мужа и вынуждена была признать, что в них есть смысл. Они с Женей должны пережить трагедию вместе, это их общая боль.

А если она будет приходить сюда и целыми днями горевать в одиночестве, то разрушит единственное, что у нее еще осталось: их брак.

– Наверное, ты прав, – сказала Полина. – Но все же ответь, куда ты дел вещи Сонечки?

– Часть на балконе, в шкафу. Мебель и одежду – не всю, конечно, – отдал в детский дом. Все фотографии – на своих местах. Ты сама видела.