Расширение территории Римского государства с 111 по I вв. до н. э. Источник: www. ostu. ru

В дальнейшем именно конкуренция привела к массовой эмиграции римлян и других италиков. Хотя Карфаген с прилегающими сельскохозяйственными районами и был уничтожен как конкурент, но Северная Африка была густо населена и невозможно было уничтожить все ее население. Там продолжало существовать высокоэффективное сельское хозяйство, которое постепенно переходило под контроль римских богачей: известно, что шестеро из них к I в. н. э. прибрали к рукам половину земель в Северной Африке ([44] 18, 35). Торговля между Римом и Африкой также перешла в руки римских торговцев, и теперь уже не карфагенские, а римские торговые корабли привозили оттуда и продавали по демпинговым ценам зерно, вино и оливки.

Что оставалось делать жителям Италии, если эффективность их сельского хозяйства была в 3–5 раз ниже, чем в римской Африке и Египте? Ответ очевиден — либо уезжать в Африку, либо искать другое лучшее место под солнцем. И так они, собственно говоря, и поступали. Эмиграция только в римскую Африку из Италии за несколько столетий составила несколько миллионов человек[176]. Другой, не менее мощный поток эмиграции направлялся, как мы знаем, и в другие страны, завоеванные Римом, включая Испанию, Галлию, Британию и Балканы, где италики, по крайней мере, первоначально, имели преимущество перед аборигенами в возможностях ведения торговли и других видов бизнеса и могли «снимать сливки» в этих видах деятельности за счет местного населения. По подсчетам П.Бранта, число только римских граждан, не считая других италиков (которые в численном отношении составляли примерно столько же, сколько сами римляне), за пределами Италии составляло в 14 г. н. э. почти 2 миллиона человек ([74] р.121). Таким образом, мы видим, как конкуренция в античности вызвала сначала жестокие разрушительные войны, продолжавшиеся в течение столетий, а затем — романизацию всего западного Средиземноморья и большей части Западной Европы, которая осуществлялась благодаря массовой эмиграции римлян и италиков.

Понятие несправедливой конкуренции и примеры из римской истории приведены выше не для того, чтобы кого-то в чем-то обвинить. Как уже было объяснено, под несправедливой конкуренцией имеется в виду такая конкуренция, которая ставит в неравные условия население одной страны по отношению к другой, или одну его часть по отношению к другой части, при этом неважно, кто виноват, и виноват ли вообще в этой несправедливости. Как правило, в ней никто не виноват: она либо установлена природой, как в данном примере, либо является следствием исторического развития отдельных стран и регионов.

Другим примером, когда несправедливая конкуренция вызвала крупное социальное явление, является гражданская война в США в 1861–1865 гг. Вы когда-нибудь задавали себе вопрос — почему, казалось бы, сравнительно благополучная Америка в 1861 году разбилась на два лагеря и воевала со страшным ожесточением целых четыре года? За это время страна потеряла убитыми более 600 000 человек, еще полмиллиона было ранено или покалечено, большие территории подверглись разрухе и запустению. При этом население США составляло в то время всего 30 миллионов, то есть был убит примерно каждый двенадцатый мужчина, способный носить оружие, не считая миллионов пострадавших: покалеченных, потерявших своих близких и людей с исковерканными судьбами. И все это — ради того, чтобы освободить три миллиона чернокожих рабов? Как-то плохо в это верится. В последние десятилетия, как только где-то начинало гибнуть слишком много американцев, скажем, больше чем две или несколько тысяч (то есть сотые доли процента от взрослого мужского населения США) — то в Америке начинали требовать прекратить войну, и американским лидерам приходилось учитывать мнение своего населения. Почему же за свободу трех миллионов негров американцы положили убитыми около 8 % своего мужского населения, способного воевать, и еще почти столько же ранеными и покалеченными — то есть число, сравнимое с количеством негров, освобожденных от рабства?

Может быть, американцы очень переживали за судьбу негров, и они воевали, движимые христианской любовью к своим чернокожим собратьям? Но американские историки пишут о том, что большинство аболиционистов, боровшихся за отмену рабства, совсем не любили негров. И они были категорически против их включения в свои ряды. А на конгрессах аболиционистов специально подчеркивалось, что целью движения является отмена рабства как института, но не облегчение участи чернокожих рабов, и, в частности, не укрывательство беглых рабов ([65] р.40). Более того, современники отмечали, что нелюбовь к людям не белой расы и расистские настроения были сильнее в северных штатах, где уже жили несколько сотен тысяч свободных негров, чем в южных, где было более трех миллионов чернокожих рабов ([65] р.364). И если допустить, что южане воевали за свои материальные интересы, которые могли пострадать после отмены рабства, то за что же воевали северяне, не щадя своей жизни? А ведь они понесли намного большие потери, чем южане[177].

Ответ на этот вопрос, на самом деле, очевиден. Массовое использование труда рабов в США создавало сильную конкуренцию свободному труду, представляя собой прямую угрозу благополучию и самому существованию большинству белого населения Америки. И хотя число рабов было меньше числа свободных наемных рабочих, но это число продолжало расти, и отнимало все больше рабочих мест у американцев, которых и так становилось меньше ввиду растущей безработицы. То есть, речь шла о несправедливой конкуренции — такой же, какая имеет место сегодня при широком использовании труда нелегальных иммигрантов. Рабство не только усиливало безработицу среди белых американцев, оно еще и подрывало уровень их заработной платы: предпринимателям на Севере страны приходилось ее снижать, чтобы выдерживать конкуренцию со стороны дешевого рабского труда на Юге. И все это не могло не вызывать недовольства и раздражения массы американцев.

Собственно говоря, именно об этом, о несправедливой конкуренции со стороны рабского труда и угрозе благополучию белых американских граждан, писали и говорили американские лидеры. Еще Бенджамин Франклин в XVIII в. писал о том, что наплыв черных рабов лишает работы беднейшие слои белого населения [123]. А в 1850-е годы, когда эта проблема особенно обострилась, на волне аболиционистских настроений была создана Республиканская партия, провозгласившая одной из своих главных целей отмену рабства. Когда ее лидер Авраам Линкольн был избран президентом в 1860 г., и отмена рабства стала уже почти неизбежной, то это привело к провозглашению независимости рабовладельческими штатами на Юге США и к последующей гражданской войне.

Но, как указывает американский историк Р.Дурден, республиканцы думали совсем не о свободе или защите интересов негров, более того, они сами были расистами ([65] р.363). Они даже составили план по депортации 600 000 негров обратно в Африку и всерьез собирались его осуществить, несмотря на существенные издержки (100 миллионов долларов) по его реализации ([65] р.367). Сенатор-республиканец Вэйд предлагал создать резервацию для негров на американском Диком Западе, а сенатор Дулитл — переместить их всех в Латинскую Америку ([65] рр.373, 383). Республиканскую партию волновало исключительно благополучие белых граждан США и угроза этому благополучию со стороны негритянской иммиграции. Как она писала в своей программе, опубликованной накануне гражданской войны, «существование рабства в любом штате приводит к выживанию из него белой расы, во-первых, поскольку оно закрывает тысячу возможностей получать достойный заработок… и, во-вторых, поскольку любой ручной труд становится унизительным занятием. Можно ли найти что-либо большее, что было бы в интересах человека белой расы, чем обеспечение ему спокойного владения новыми территориями, тем самым положив конец этому преследованию его по пятам бандами негритянских рабов, которые изгоняют его из все новых и новых штатов» ([65] р.365).

Как видим, высказывания, которые использовали Республиканская партия и Авраам Линкольн, были похлеще, чем лозунги националистических партий в современной Европе. Но цель и тех, и других одна и та же: борьба с несправедливой конкуренцией. Попробуйте в приведенной цитате заменить слово «рабство» на слово «нелегальная иммиграция», а слово «негры» на «нелегальные иммигранты», — и Вы увидите, что ее вполне можно было бы сегодня вставить в программу радикального движения против нелегальной иммиграции.

Таким образом, совершенно очевидно, что миллионы белых американцев во время гражданской войны 1861–1865 гг. сражались и умирали не за свободу негров, как это иногда пытаются изобразить, а ради своего благополучия, и также от безысходности своего существования, которое они надеялись изменить в результате победы над рабовладением. Характерно и то, что указанные события в США, так же как описанные выше события античности, совпали по времени с усилением глобализации. Так, И.Валлерстайн и другие авторы указывают, что она резко усилилась в середине XIX в., когда глобальная рыночная экономика втянула в свою орбиту не только восточное побережье США, но и начала охватывать все новые территории: Индию, Россию, Латинскую Америку, Африку, а также внутренние области США. В отношении США этому способствовали два обстоятельства: во-первых, резкое снижение стоимости водных и наземных перевозок ввиду наступления эры пароходов и железных дорог, и, во-вторых, тот факт, что США поддались британской пропаганде идей свободной торговли и снизили свои импортные пошлины. Так, уровень импортных пошлин в 1857-61 гг., то есть накануне гражданской войны, был приблизительно в 3 раза ниже, чем, например, в 1829-31 гг. ([88] р.141) Этим не замедлила воспользоваться сильная британская

промышленность, которая наводнила рынок США своими товарами. Огромный импорт из Великобритании подрывал развитие слабой в то время американской промышленности и способствовал росту безработицы в США накануне гражданской войны. Не случайно именно в течение 1840-х и 1850-х годов, то есть в период низких импортных пошлин и наплыва британского импорта, в США усилились расистские настроения и движение за отмену рабовладения ([65] р.43), сопровождавшееся массовыми столкновениями с противниками аболиционизма и, в целом, ростом социальной напряженности.

Итак, комбинация указанных двух факторов: несправедливая конкуренция внутри страны (рабовладение) и несправедливая конкуренция во внешней сфере (открытие экономики США для импорта товаров из более сильной в экономическом отношении Великобритании), — и создала предпосылки, которые привели к величайшей трагедии в истории США. Характерно, что американская элита извлекла уроки из гражданской войны: она не только окончательно запретила рабовладение в 1865 г., но и резко повысила в течение 1860-х годов импортные пошлины. Причем, урок был усвоен хорошо и надолго: с тех пор правительство США упрямо закрывало свой рынок высокими импортными пошлинами в течение целого столетия (!), невзирая на активную пропаганду и увещевания со стороны своих британских партнеров ([88] р.141).

Можно без преувеличения сказать, что все или большинство крупных социальных конфликтов, происходивших в истории, развивались на фоне глобализации. Это не означает, что глобализация была единственной причиной их возникновения, но она их обостряла и придавала им особую остроту и размах. Например, в главе VIII говорилось о том, что процессы глобализации, то есть формирования общего рынка, в Европе ускорились во второй половине XVI в. — в течение XVII в., о чем можно безошибочно судить по резкому сближению уровней внутренних цен в европейских странах в этот период (см. График 2). Все это время Европу сотрясали страшные социальные взрывы. Тридцатилетняя война в первой половине XVII в. была, прежде всего, гражданской войной, в которой участвовали массы населения: массы немцев-католиков убивали, жгли и изгоняли немцев-протестантов. То же самое происходило почти по всей Европе. Во Франции, начиная с первой массовой расправы (Васси, 1562 г.), католики также повсюду преследовали и убивали протестантов, наиболее известное событие в этом ряду — Варфоломеевская ночь (1572 г.), за которым последовало еще несколько десятилетий непрерывных гражданских войн во Франции. В Англии в течение второй половины XVI в.

— первой половины XVII в. усиливалась социальная нестабильность и учащались крестьянские восстания, и кульминацией стала гражданская война в 1640-х годах, в ходе которой был свергнут и казнен английский король.

С середины XVII в. или с начала XVIII в., когда соответственно Германия и Англия отгородились от европейского общего рынка высокими таможенными барьерами, в этих странах на два столетия наступил социальный мир и спокойствие, которое не могли нарушить даже наполеоновские войны. А вот Францию, которая, как было выше показано, не сделала того же, что Германия и Англия, в частности, не оградила от внешней конкуренции свое сельское хозяйство, продолжали сотрясать социальные катаклизмы. Прежде всего, это проявлялось в непрерывной череде крестьянских восстаний и восстаний городской бедноты. И Французская революция 1789 г. была также лишь кульминацией этого нарастающего социального напряжения. Конечно, она была вызвана целым рядом причин. Но немалую роль в усилении социального взрыва сыграло, по мнению историков ([136] р.521), заключение договора о свободе торговли с Англией в 1786 г. Этот договор лишил защиты от внешней конкуренции последние отрасли, которые еще имели такую привилегию. В результате уже в первый год или два после заключения договора Франция была наводнена английскими товарами, примерно 500 000 французов потеряли работу, разорилось 10 000 предприятий ([212] рр.91–92). Соответственно, пострадавшие от англофранцузской свободной торговли рабочие, ремесленники и мелкие предприниматели сыграли решающую роль в последующих событиях во Франции в 1789–1893 гг., сопровождавшихся массовым кровопролитием и изгнанием из страны французской аристократии. Одним из первых шагов пришедшего к власти революционного правительства была отмена указанного договора и введение жесткого протекционизма во Франции ([212] р.98).

Эти примеры можно продолжать применительно к другим историческим периодам. Как будет показано в следующей главе, последние полтора столетия прошли в основном под флагом глобализации, за исключением короткого периода в середине XX века, когда глобализация была свернута и все ведущие страны мира проводили политику жесткого протекционизма. Именно этот период, два десятилетия после Второй мировой войны, когда не было глобализации, стал не только единственным периодом роста рождаемости, но и единственным периодом социального мира в странах рыночной экономики. Социологи заговорили об исчезновении пролетариата, превратившегося в зажиточный средний класс. Экономисты выдвинули теорию постиндустриального общества и теорию конвергенции, в которых утверждалось: вот, наконец, мир нашел идеальную модель развития, капитализм движется в сторону социализма, а страны с плановой экономикой понемногу вводят элементы рынка, и скоро везде будет построено идеальное (полукапиталистическое, полу социалистическое) общество. Даже фильмы 1950-х и 1960-х годов — и западноевропейские, и американские, и советские — совершенно непохожи на фильмы более поздней эпохи: они полны оптимизма, жизнерадостности, веры в добро, справедливость и светлое будущее. Они очень сильно контрастируют с фильмами конца XX в. — начала XXI в., в которых преобладают насилие, жестокость и мрачные предвидения конца света.

Соответственно, сегодня, в условиях тотальной глобализации, социологи пишут о том, что пролетариат как массовый класс или слой общества (который исчез в 1950-е годы) опять появился в самых благополучных странах мира. Об этом свидетельствуют, например, массовые проявления социального протеста во Франции и в США, в которых участвуют преимущество иммигранты из стран Азии, Африки и Латинской Америки в первом или втором поколении. Опять появился и расцвел терроризм, с которым мир уже столкнулся в предыдущий период глобализации (1840-е — 1930-е годы). Возможно, у кого-то сложилось впечатление, что тогда это было чисто русское явление (убийство Александра II, Столыпина, ряда других видных русских чиновников и политических деятелей). Но это совсем не так. Например, можно вспомнить про выстрел в Сараево (убийство австрийского эрцгерцога Фердинанда сербским националистом), с которого началась Первая мировая война. А в Германии в течение 1920-х годов существовали по меньшей мере две террористические организации, занимавшиеся организацией взрывов и убийств представителей власти ([129] р.260). Соответственно, сегодня во всех странах опять набирает силу крайний национализм и фашизм, которые явились кульминацией предыдущего периода глобализации и которые в 1930-е годы стали официальной государственной идеологией сразу двух ведущих государств мира (Германии и Италии), и еще в целом ряде государств в тот период установились полуфашистские или тоталитарные режимы.

Как видно из приведенных исторических примеров, глобализация и свободная торговля приводят к усилению социальной напряженности и обострению социальных конфликтов. Но если это так, и если мы еще раньше пришли к выводу о том, что общее снижение рождаемости — это социальное явление, то совершенно естественно, что глобализация, помимо роста социальной напряженности, вызывает и снижение рождаемости. Впрочем, я думаю, найдутся скептики, которые скажут, что все приведенные выше примеры о совпадении периодов глобализации с периодами роста социальной напряженности и социальных конфликтов — не более, чем случайные совпадения. Поэтому давайте рассмотрим другие последствия глобализации — не в социальной области, а в области экономики, которая мало зависит от чьих-то идей или действий отдельных личностей, а регулируется объективными экономическими законами.