Специфический запах ударил мне в нос, как только я вошел в здание. Тюрьма пахнет совершенно по-особенному. Не то чтобы плохо или неприятно, но такие учреждения имеют свой аромат – так же, как больницы.
Шестьсот подростковых спален пахли бы похоже, и, возможно, еще один ингредиент – общее настроение обреченности. Старое викторианское здание, Стрэнджуэйс к тому же имеет затхлый запах, и там слишком мало естественного света, чтобы как-то скрасить унылую цветовую гамму серого, темно-синего и магнолии. Еще полазив в интернете, я узнал, что архитектором тюрьмы был Альфред Уотерхаус, который также проектировал Манчестерскую ратушу. Должно быть, тюрьмой он занимался в выходной день. Форест-Бэнк был не то чтобы очень веселым, но по крайней мере новым. А единственной современной вещью в Стрэнджуэйс было освещение, делавшее все помещения похожими на один из тех унылых и мрачных подземных переходов в центре города, в которые детей просят не спускаться. Стрэнджуэйс не навевала депрессию, а была ее воплощением.
Конечно, все это не очень-то успокаивало меня тогда, а первый же человек, с которым я столкнулся, оглядел меня с ног до головы, не впечатлившись.
– Я слышал о тебе, Сэмворт. Ты просто хулиган…
После приветствия лучше не стало, отчасти потому, что моим обидчиком был старший офицер. Берти Бассетт, ростом 188 см, на добрые 20 кг тяжелее, чем я, и такой же громкий. Возможно, он был всего на год или два старше меня, и в этом случае ему, должно быть, жилось сложнее. Это был коренастый усатый парень со спокойным лицом и челюстью бульдога. У Берти была прическа как у монаха Тука из рассказов о Робине Гуде, и он уже поседел – во всяком случае, те волосы, что остались на его голове. Он был крупным мужчиной и Личностью с большой буквы. Говорить, что он был громким, было бы преуменьшением. Он говорил не так много, но орал, как армейский старший сержант на плацу. Если он думал, что я придурок, то выпячивал свою бочкообразную грудь и орал, что я придурок. Он орал на заключенных. Он орал на персонал. Он орал на всех. Я не сомневаюсь, что орал бы даже на свою бабушку. И разве мы не любили его за это?
Берти был настолько прямолинеен, насколько это вообще возможно, и мог быть довольно веселым – это все, что нужно от управленца, особенно в тюрьме. Облажайся ты, и на публике он поддержал бы тебя, а потом вызвал бы к себе в кабинет и назвал гребаным идиотом. У нас были привычные ругательства, которые тут же забывались. Если ты поможешь ему, он поможет тебе. Никто не таил обид.
Что касается этой истории с «хулиганом», мне хотелось бы думать, что, как только остальная часть персонала узнает меня, очень немногие сохранят это первоначальное впечатление. Берти скоро все поймет. Я стал Большим Сэмом – так меня называли даже офицеры заметно выше ростом. Ничто не могло поколебать мою трудовую дисциплину. Я всегда вносил свою лепту, и даже немного больше, если было нужно. Я взял за правило приходить пораньше, в половине седьмого утра. Проходил через металлоискатель, забирал ключи, выходил во двор и поднимался по главной дороге к верхней тюрьме. Этот участок – стерильная территория: как и в Форест-Бэнке, заключенных никогда туда не пускают, если только их не заковали перед этим в наручники и везут в охраняемом автомобиле. Благодаря высоким заборам и стене снаружи почти ничего не видно, пока не пройдешь мимо еще одного жуткого сооружения – медицинского отделения.
Со временем тревога отступила, но те первые дни были довольно пугающими. Во-первых, после инцидента в Форест-Бэнке, еще свежего в моей памяти, я был полон решимости произвести впечатление, а это обвинение во время обучения не очень-то помогло. А во-вторых, на меня все же давила удушающая аура этого места.
Как я уже говорил, здесь нет яркого естественного света, и мне постоянно казалось, что я попал во времена Джека Потрошителя, и это было правдой в некотором смысле, только, в отличие от всех этих бандитов и изворотливых ублюдков, я мог пойти домой и выпить чаю.
Я чувствовал, что сила авторитета здесь велика, и был заинтересован в том, чтобы не оступиться. Но некоторые не слишком об этом заботились.
Однажды офицерша, которая, как я подозревал, и начала эту «хулиганскую» заваруху, пришла в наш офис на сверхурочные. Там были только мы с Берти, и, конечно, она бросила на меня свой недовольный взгляд.
– Можешь сказать мне, кто ты? – спросил ее Берти, так как он не видел ее раньше ни на одном из наших этажей.
– Сначала скажи мне, кто ты, – ответила она.
Это было ее ошибкой.
– Я дам тебе подсказку, – прогремел он. – Я здесь старший офицер, и я спрашиваю твое гребаное имя.
Ей пришлось ответить.
– Ладно. Ты на тройке с офицером таким-то. Тебе нужно будет найти «Индию Девять».
– А что такое «Индия Девять»?
– Это радио. В десять часов проведешь зарядку.
Ее рука дерзко взметнулась вверх: