– Сын воина, – кивнул, вытирая пот со лба, Абас. – Я помню, что говорил Цохар. О том, что пока жив гранат на вашем саххане, жив и он. Я помню. Но прошло пять лет. Давно уже воины Муваталлиса вернулись в свои дома и не раз уходили на другие войны. Где твой отец, Эфрон?
– Возможно он в плену Рамсеса, – сверкнул глазами Эфрон. – Мой отец прославил свое имя! Но никто не видел его убитым!
– Значит он в плену? – задумался Абас. – Если он жив, это значит, что ты сын раба, Эфрон.
– Молчи, раб! – срывающимся от ненависти голосом закричал мальчик.
– Молчу, – покорно согнул спину Абас.
– Мой отец вернется! – опять закричал мальчик.
– На все воля богов, – равнодушно проговорил раб.
– Нигнас обещал взять меня в Хаттусас, – продолжал волноваться мальчик. – Я принесу жертву у скалы шествующих богов! Они помогут! Они вернут моего отца!
– Там приносят в жертву людей, – тихо сказал Абас.
– Рабов! – поправил его Эфрон.
– Рабов, – согласился Абас. – Таких как я. Но чаще рабынь. Таких как Каттими.
– Никто не может убить вас, – отрезал Эфрон. – Вы наши рабы.
– Да, – печально согласился Абас и остановился.
Над серыми стенами дворов, кое-где перемежаемыми бледными пятнами зелени, слепило глаза солнце. Фигурки двух женщин с кувшинами поднимались по тропе. Абас смотрел на юго-восток.
– Там твоя родина? – спросил Эфрон, поправляя тяжелый меч.
– Да, – кивнул Абас. – Очень далеко. За Миттани. За Ассирией и Вавилоном. Там самое прекрасное место на земле. Город Сузы. Элам. Я эллипи, мальчик. Как давно это было. Так давно, что не было тебя, Каттими. Хастерза была мала, как ты сейчас. Я был воином, маленький хетт. Но я не оставлял дерево своим детям. И они, скорее всего, уже не ждут меня. Если еще живы.
Абас поднял руки и произнес несколько певучих фраз.
– Что ты сказал? – спросил его Эфрон.
– Это слова из древней легенды, – медленно проговорил раб. – Слова друга, который предостерегает героя от необдуманного поступка. На твоем языке они прозвучали бы так: “Я расскажу твоей матери о твоей славе, пусть она издаст крик. Расскажу ей о постигшей тебя смерти, пусть она зальется слезами”.
– Все также сияют звезды в глазах чудесной Хастерзы? – прищурил глаз Нигнас. Второго глаза у него не было. Уродливый шрам пересекал лицо, обрываясь на пустой глазнице. Двух пальцев не хватало на левой руке. Он зажимал оставшимися тремя пальцами круглое медное блюдо и, осторожно постукивая, наносил на край мелкий рисунок.