Брежнев был возмущен убийством Тараки, произошедшим всего через несколько дней после того, как он принял Тараки и заверил, что «позаботится о нем». Стареющий советский лидер воспринял гибель Тараки как личное оскорбление, и теперь он стал выступать за военное вмешательство. В течение лета КГБ, действуя за кулисами, предпринимал шаги к смещению Амина, что, между прочим, включало два неудавшихся покушения на него. Теперь, когда Андропов, тоже принявший убийство Тараки близко к сердцу, оказался в одном лагере с Брежневым, курс на интервенцию был определен.

Осенью события развивались очень быстро. В конце октября КГБ направил в Афганистан группы специалистов «Зенит», в задачу которых входило определение реакции населения на возможное советское военное вмешательство. Теперь информация, поступавшая по каналам КГБ, ставила в центре внимания тезис о том, что Хафизулла Амин сползал в западный лагерь. Появился и новый аспект — создание американского трамплина в Афганистане даст США необходимую базу для наказания Ирана за унижение, которое они потерпели в ходе захвата американских заложников в Тегеране. В итоге СССР будет окружен американскими ракетами, а «потеря» Афганистана вызовет аналогичные проблемы в «братских» странах Варшавского договора. Больше никого не интересовало, что все это не соответствовало действительности.

На заседании Политбюро 12 декабря 1979 года было принято формальное решение о посылке войск в Афганистан. Министр обороны Устинов, председатель КГБ Андропов и министр иностранных дел Громыко подписали приказ о направлении в Афганистан советского «ограниченного контингента». Доверенное лицо Брежнева Константин Черненко от руки написал короткий протокол заседания Политбюро, в котором этот вопрос был озаглавлен «Относительно положения в А.», и предложил всем присутствовавшим подписать его. Брежнев, который присоединился к участникам заседания позже, стал последним, кто поставил своей дрожащей рукой подпись на этом документе.

Накануне Рождества начались операции «Дуб» и «Буря» — путь к отступлению был отрезан. Амин был убит, и в Кабуле в ходе военной операции, осуществленной с точностью часового механизма, воцарился новый «эмир Афганистана» Бабрак Кармаль. Операция была задумана и осуществлена, что называется, «с листа», как это бывало и раньше на протяжении веков в момент вхождения иностранных армий в Афганистан. Вторжение в эту страну оказалось прогулкой, так бывало всегда.

Вот так все началось почти семь лет назад. В 1985 году Горбачёв предоставил армии свободу действий для завершения кампании военным путем, но это не материализовалось в какие-то существенные достижения — это был просто дорогостоящий тупик. Теперь пришло время уходить оттуда, и Черняев должен был разработать план для «чистого» выхода и при этом сохранить свою собственную работу. Перед ним стояла очень серьезная задача.

Горбачёв сделал свой первый шаг осенью 1985 года, когда зачитал на заседании Политбюро выдержки из эмоциональных писем матерей, потерявших в Афганистане своих сыновей. В своем дневнике Черняев отметил, что Горбачёв поднял эту тему в эмоциональной плоскости, оставив в стороне фундаментальный вопрос: а не было ли все это предприятие ошибочным с самого начала? Первый раз он публично поставил под сомнение афганскую политику в феврале 1986 года на XXVII съезде партии и еще более остро — через неделю, во время своего выступления во Владивостоке, когда назвал Афганистан «кровоточащей раной».

После этого дороги назад не было.

Последние два года Леонид Владимирович Шебаршин занимался тяжелой работой — он должен был сделать что-то осмысленное из войны, которая шла плохо. Как заместитель руководителя аналитического подразделения ПГУ и генерал с большим опытом работы в регионе Центральной и Южной Азии Шебаршин изо всех сил старался привнести в обстановку хоть небольшую дозу того, чего так не хватало Политбюро, когда оно семь лет назад принимало решение о вторжении в Афганистан, — реализма. Он видел свою задачу в том, чтобы помочь вывести из Афганистана советские войска и оставить там дружественное правительство. Это была очень сложная задача. Шебаршин пришел к выводу, что это был скорее политический вызов, чем военная цель.

Шебаршин, высокий 50-летний интересный мужчина с пышной шевелюрой черных волос и пронзительным взглядом, провел большую часть своей карьеры в Азии. После окончания в 1958 году восточного факультета Института международных отношений Московского университета он был направлен по линии МИД в Пакистан. Четыре года спустя, возвратившись в Москву, сделал шаг, который в то время делали многие способные дипломаты, — перешел в Первое главное управление КГБ. После двухлетней подготовки Шебаршина отправили в Южную Азию, где он проработал без перерыва 13 лет, попеременно в резидентурах КГБ в Пакистане и Индии. После некоторого периода работы в Центре был назначен резидентом КГБ в Иране. Он прибыл в Тегеран как раз в то время, когда в Кремле шел мучительный процесс принятия решения, которое в конечном счете привело к советскому вторжению в Афганистан, а в Иране революция грозила захлестнуть Тегеран.

Первые признаки того, что из Афганистана вряд ли можно ждать хороших новостей, Шебаршин уловил в первый день 1980 года, когда вокруг советского посольства в Тегеране бушевала демонстрация. Ущерб от демонстрантов был небольшим, но это означало, что их все же удалось отвлечь от круглосуточных протестов у американского посольства, расположенного примерно в двух километрах. Некоторые советские аналитики надеялись, что антиамериканские настроения в Иране трансформируются в просоветскую политику режима аятоллы, но Шебаршин отметал эти надежды как необоснованные. С момента захвата «студентами» американского посольства резидент КГБ был убежден — рано или поздно этот гнев будет обращен и против советского посольства. По терминологии иранцев, Советский Союз, по крайней мере в сознании революционеров, был «маленьким шайтаном», на одну ступеньку отстававшим по уровню зла от «большого шайтана» — Соединенных Штатов. Именно такую мысль довел имам Хомейни до советского посла вскоре после советского вторжения в Афганистан. Он сказал, что военная интервенция была тяжелейшей ошибкой, за которую СССР дорого заплатит.

Чтобы выразить Советскому Союзу свое недовольство, иранцы усилили давление на советских представителей и в январе 1980 года разгромили советское посольство — то самое историческое здание, где в 1943-м проходила Тегеранская конференция. От Шебаршина не ускользнула ирония ситуации, когда четыре десятилетия спустя в ходе погрома иранцы уничтожили последние реликвии сотрудничества Сталина, Черчилля и Рузвельта в ходе Второй мировой войны.

В 1983 году Шебаршин вернулся в Ясенево и с тех пор был ключевой фигурой ПГУ в афганском вопросе. Зрелище унижения, которое США потерпели от иранских революционеров, отрезвляюще подействовало на Шебаршина, и теперь, наблюдая советскую авантюру в Афганистане, он не был убежден, что воинствующие исламисты в Центральной Азии не поставят на колени вторую сверхдержаву. Более того, он был уверен, что Москва неправильно интерпретировала основные события в Афганистане с момента посылки в 1979-м «ограниченного контингента». Афганская война вовсе не была направлена на ликвидацию «бандитов», как афганские и советские руководители называли повстанцев. Война шла с правоверными мусульманами и афганским населением, которое в подавляющем большинстве их поддерживало. Это была война, которую нельзя было выиграть, особенно таким способом, которым она велась.

Теперь, в 1986 году, некоторые смелые люди начинали задаваться вопросом, как Советский Союз может выкарабкаться из афганской ямы. В 1979 году председатель КГБ Юрий Андропов был одним из «ястребов», и его подпись можно было найти на решениях Политбюро о посылке войск, и он оставался таким до последнего дня, даже когда в 1982 году после смерти Брежнева стал генеральным секретарем. Теперь Андропов принадлежал истории, и по иронии судьбы многие в Кремле и на Лубянке верили, что его скосила какая-то таинственная болезнь, которую он подхватил во время визита в Кабул в феврале 1982 года. В марте 1983 года Андропов был уже на диализе и спустя год, несмотря на героические усилия врачей, умер.

Преемником Андропова стал Константин Черненко, верный помощник Брежнева, которого Андропов сумел переиграть в борьбе за пост генерального секретаря после смерти Брежнева. Именно Черненко в декабре 1979 года «продавил» через Политбюро решение об интервенции в Афганистан. Но он сам уже стоял одной ногой в могиле и спустя 13 месяцев после смерти Андропова последовал за ним. Смерть Черненко разорвала цепь старой гвардии советских руководителей. Его преемником в Кремле стал 54-летний Михаил Горбачёв, у которого было мало опыта во внешней политике, но много сомнений относительно советской авантюры в Афганистане. Горбачёв стал членом Политбюро только спустя год после интервенции в Афганистан, и на приказах о вводе войск его подписи не было. В то время об этом никто не знал, но новый генсек пришел к власти с твердым намерением — уйти из Афганистана. И он знал, что уйти из Афганистана будет гораздо труднее, чем войти туда (одна неизменная истина относительно Афганистана).

Теперь на долю Шебаршина выпало привнести элемент реализма в то, как КГБ управлялся с ситуацией в Афганистане. Эта работа ждала его. Он знал, что американцы постараются, чтобы уход Советской армии из Афганистана не был легким. По всем имеющимся данным, они собирались максимально затруднить его. Сообщения, поступавшие Шебаршину, свидетельствовали о резком увеличении масштабов американской помощи моджахедам.

В центре на переднем плане — посольство США в Москве, позади видна сталинская высотка на площади Восстания, где жил Адольф Толкачёв

Виктор Черкашин, полковник Первого главного управления КГБ, завербовавший в 1985 году Олдрича Эймса

Рэм Красильников, генерал-майор, начальник Первого (американского) отдела Второго главного управления КГБ. 1985 год

Рэм Красильников около платформы «Северянин», где в августе 1985 года был взят с поличным агент ЦРУ Леонид Полещук. 1999 год

Александр («Саша») Жомов, сотрудник КГБ, участник операции «Пролог», дома со своим спаниелем. 2001 год